Читать книгу "Белая гвардия - Александр Бушков"

— Да, — сказал Мазур с уважением. — Папа есть папа…

— А то. Так что еще пару месяцев мы, точно, продержимся. Или чуть поболе. А значит, поработаем… Просто замечательно, что ты попал как раз на момент, когда Акинфиев наконец-то показал слабиночку…

— Ну, это ж не компромат. Это попросту тихушничество.

— Не учи отца… пироги печь, — усмехнулся Лаврик. — Любая слабиночка может быть зацепкой для вербовки, если грамотно подойти… Между прочим, мне тут сорока на хвосте принесла: Танюша свет Илларионовна уже давненько, оказывается, снимает маленький, но симпатичный домишко. В хорошем районе, этакий уютный утолок посреди густой рощицы. И папенька, похоже, об этом не знает. Что ты сделал скорбную рожу? Настолько зацепила, а?

— Да ерунда, — сказал Мазур искренне. — Просто теперь понятно, почему она так держалась. В таких домиках красотки обустраиваются не для того, чтобы заговоры сочинять.

— Да уж наверняка, — сказал Лаврик. — Я тебя, конечно, понимаю. Всегда неприятно, когда очаровательная лялька достается другому. Пренебреги. У тебя вон Принцесса есть… которая скоро будет самой натуральной принцессой. Тут пыжиться надо.

— У меня уже была когда-то одна принцесса, — сказал Мазур, вздохнув. — Причем не новодельная. Чего тут пыжиться…

— А чтоб завидовали, — сказал Лаврик. — У тебя вон уже две принцессы, а у меня и паршивенькой графинечки не было. Вот и сейчас расклад, точно, лишен социальной справедливости: тебе — принцесса, а мне — всего лишь капралочка, — он фыркнул. — Между прочим, Жулька меня вербует…

Жулькой он за глаза именовал ту самую красотку Жюльетт.

— Иди ты! — Мазур так и выпучил на него глаза. — Точно?

— А то я не просеку… Вербует самым натуральным образом. Правда, настолько неуклюже, по-любительски, что ржать тянет.

— Мтанга? — деловито спросил Мазур. — Или военная разведка?

— И даже не Национальное разведывательное управление, — сказал Лаврик уверенно, — Никакой конторы за этим, поверь моему опыту, не прослеживается. Если свести все ее любительские ухватки в систему, сто процентов, получается одно: это Наташка ее сподвигла. Очень уж хочется Наташке зацепиться за советских военных товарищей — понятно, в расчете на будущее. Умна девка…

— А ты знаешь… — сказал Мазур задумчиво. — Теперь-то и я начинаю кое-что прикидывать и сопоставлять. Она мне уже не раз говорила: мол, жаждет долгих стабильных отношений… Теперь-то ясно, что некоторые формулировочки не просто с прицелом на долгое траханье отдавали…

— Вот то-то и оно. Девочка далеко не дура. Всерьез хочет для подстраховки задружить еще и с нами — я, понятно, не про постельные дела… Запасной якорь. Даже если нас отсюда официально выставят… Щуку съели, а зубы остались… — он ухмыльнулся во весь рот. — А знаешь, что может случиться? Мы уйдем, а тебя оставят тут… скажем, в качестве военного атташе вместо этого ссыльного хмыря. Как любовника Наташки и связующее звено с кое-какими советскими конторами. Что уставился? Я серьезно. Логичный и предсказуемый ход.

Самое скверное, что он, судя по лицу, нисколечко не шутил. Подобная перспектива способна была повергнуть в самый натуральный ужас. Единственное, чего Мазур в этой жизни боялся, — так это сменить свое нынешнее положение на кабинет, неважно, сколь угодно высокий. Он давным-давно был отравлен службой…

— Что ты надулся, как мышь на крупу? — ухмылялся Лаврик. — Внеочередную звездочку получишь моментально, атташе должен быть как минимум каперангом, иначе несолидно. Опять же — дипломатический ранг. В видах карьеры очень даже неплохо. В адмиралы выйдешь быстрее нас всех… Господин фаворит.

— Идешь ты боком, — сказал Мазур сердито. — Вот если тебя приземлить на бережку, на кабинетную работу?

— С тоски подохну, пожалуй что, — серьезно сказал Лаврик. — Ну кто ж тебе виноват, что это не я, а ты — злодейски обаятельный? И именно тебе перспективные принцессы отдаются?

— Лаврик, — сказал Мазур тихо, — а не черканул ли ты, часом, начальству соображения по поводу? Перспективный план?

— Хочешь верь, хочешь не верь, но ничего подобного, — сказал Лаврик. — Просто-напросто нетрудно догадаться, зная нашу кухню, что именно эта идея придет в голову аналитикам там, — он ткнул пальцем в потолок. — Азбука ремесла… Есть большая вероятность, что именно так и произойдет. Случались прецеденты. Вот я и хочу, чтобы в случае чего это для тебя не стало громом с ясного неба, — его глаза за стеклами «трогательного чеховского» пенсне стали холодными. — И, я тебя душевно умоляю, не вздумай какой-нибудь фортель отмочить, скажем, с Наташкой умышленно расплеваться… На тебя поставили, ясно? Инстанции… — усмехнулся он одними губами. — В таких случаях не оправдать надежды инстанций — это, знаешь ли, чревато, несмотря на гласность, перестройку и ускорение. А я тебе плохого не желаю — слишком многое связывает… Усек?

— Усек, — сказал Мазур угрюмо.

— Тебе когда на сходку?

— Да, собственно, уже через четверть часа, — сказал Мазур, глянув на часы. — Пора в мундир влезать.

— Вот и ладненько! — Лаврик встал, одернул свой белый цивильный пиджачок. — Я с тобой поеду, ага? Сбросишь меня где-нибудь на авеню Независимости. У меня работы выше головы, а персональную свою машину брать — лишнюю зацепочку давать Мтанге и компании… Подвезешь?

— О чем разговор, — сказал Мазур угрюмо.

Все было ясно и понятно: Лаврик, с его-то опытом и знанием французского, уж, безусловно, не сидел этот месяц сложа руки. И агентура у него в столице уже имеется, к бабке не ходи…

…Мазур откровенно томился третий час, оказавшись в дурацкой роли свадебного генерала.

Общество советско-местной дружбы устроило первое в своей истории торжественное заседание. По высшему разряду — явно согласно высочайшему повелению. На заднике в глубине сцены красовался парадный портрет Папы в полный рост — и неплохо, надо сказать, написанный (при Папе состояло с полдюжины французских мастеров кисти и резца, прельщенных астрономическим жалованьем и отнюдь не бездарных). Гораздо меньше повезло портретам Карла Маркса и Мы Сы Горбачева (первый, как и положено, с исторической бородищей, второй, как и положено, без малейшего следочка родимых пятен на вольнодумной головушке). Их определенно в кратчайшие сроки срисовали кого с картинки, кого с фотографии — а в этом случае, пусть даже старались знатоки своего ремесла, особого совершенства не дождешься. Нет, определенное сходство угадывалось, но не более того.

Повсюду развешаны скрещенные флаги, советские и местные, громадные матерчатые розетки — алые и трехцветные национальные. Несколько лозунгов на французском — Мазура нисколечко не тянуло узнать у кого-нибудь, что именно там написано. Он думал об одном — лишь бы побыстрее этот цирк кончился.

За длиннющим столом на сцене, помимо Мазура, восседали еще десятка два членов почетного президиума. Посол отчего-то не прибыл, и его замещал первый секретарь. Зато наличествовал советский военный атташе, он же, ввиду убогости штатов третьеразрядного посольства, военно-морской и военно-воздушный заодно — генерал-майор лет пятидесяти, сухопутчик, с длинным унылым лицом убежденного мизантропа, уже не ожидавшего от жизни приятных сюрпризов (тоже ссыльный, наподобие посла, тоже крепенько пьющий). Без сомнения, его обуревали те же побуждения, что и Мазура. Вот советские кинорежиссеры, числом четверо, относились к происходящему не в пример заинтересованнее: они нацепили все свои регалии, старались принимать позы покартиннее, а когда наставала их очередь выступать, разливались соловьями так долго и цветисто, что первый секретарь, сам толкнувший некороткую речь, страдальчески морщился и покашливал. (Что до Мазура, то он давно отбарабанил сочиненный ему текст, занимавший всего-то три странички машинописи).