Читать книгу "Убийство в доме тетушки Леонии - Эстель Монбрен"

— В аду по крайней мере жарко… — вполголоса рискнул заметить муж одной из впавших в экстаз любительниц Пруста.

Так что Андре Ларивьер предложил вернуться, — сделав последнюю остановку на ферме, упомянутой Прустом в одном из его первых набросков к шедевру, — чтобы набраться сил перед обедом и осмотром дома тетушки Леонии, назначенным на четырнадцать тридцать.

Патрик Рейнсфорд спросил, нельзя ли сделать остановку в центре деревни, чтобы купить открытки. Несколько голосов поддержали его, и когда автобус замер на самой обыкновенной площади перед кафе, американский профессор, к своему огромному облегчению, заметил на углу характерную стеклянную будку французского телефонного автомата. Он поспешил туда. К сожалению, этот суперсовременный автомат признавал только карточки. Патрик Рейнсфорд в ярости сунул в карман ненужную мелочь и занял свое место в автобусе, торопясь теперь добраться до фермы, ставшей его последней надеждой. Про себя он на чем свет стоит поносил «туристов», из-за которых откладывался его срочнейший разговор с Дженнифер.

— Мне нужен телефон, — сообщил он юной фермерше в народном костюме, отведя ее в сторону, когда все заказы на кофе, молоко, мед, глинтвейн и грог были приняты.

— Да, конечно.

Она провела его в каморку, примыкающую к туалетам, где между вениками и тряпками притаился старый черный телефонный аппарат.

Никогда он не был так счастлив услышать голос телефонистки, хотя ему трижды пришлось повторить номер телефона, свое имя и имя Дженнифер.

— Подождите, пожалуйста.

Раздалось сильное потрескивание, потом воцарилась полная тишина. Ожидание показалось Патрику Рейнсфорду бесконечным. Он подскочил, когда телефонистка снова вернулась на линию.

— Номер не отвечает.

— Как это — не отвечает?

— Не отвечает. По номеру, который вы назвали, никто не берет трубку.

Она спит, подумал он. И внезапно профессор Рейнсфорд впал в дикую ярость, представив себе в тысячах километров отсюда мирно почивающую законную супругу — блестящее от ночного крема лицо, бигуди в потускневших светлых волосах, маска на глазах, ватные тампоны в ушах.

Или ее просто нет дома. Но где она может быть? У своих родителей? У своей сестры-близняшки? Где-нибудь в другом месте? В другом месте… Вдруг Патрику Рейнсфорду привиделась совсем иная Дженнифер — накрашенная, соблазнительная, спящая в другом месте и с другим…

— …попробуйте еще раз попозже, — произнес безличный голос телефонистки.

— Да, именно попозже, — пробормотал он, вешая трубку.

Ему потребовалось некоторое время, чтобы изгнать безумный образ, овладевший его воображением. И придумать другой путь для достижения своей цели.

— Привет, Боб, — произнес он четверть часа спустя все в ту же телефонную трубку, приветствуя изумленного брата, не ожидавшего, что благоухающей эвкалиптами калифорнийской ночью его разбудит звонок из Франции. — Это Пат. Вот что я хочу, чтоб ты для меня сделал…

Удовлетворенный, он совершенно не обратил внимания на девушку, которую слегка толкнул, выходя из будки, автоматически извинился, после чего присоединился к соотечественникам, которых алкогольные напитки, стоявшие перед ними на столиках, чудесным образом преобразили в славных малых.

Еще до того как прустоведческое сборище растворилось в утреннем тумане, комиссар Фушру и инспектор Джемани успели неплохо поработать. Когда Лейла явилась в «пыточную гостиную» — как они потом прозвали это странное место, — она сразу поняла, что Жан-Пьер Фушру совершенно пришел в себя, вновь обретя отличавшие его обычно профессиональные тон и манеры. Гладко выбритый, с еще влажными, но тщательно причесанными волосами, с чашкой кофе в руке, он был похож на современного святого Михаила, готового к встрече с драконом. Только морщинки вокруг светлых глаз и у рта выдавали бессонную ночь.

Они обменялись записями и впечатлениями и решили не составлять список подозреваемых до получения результатов экспертизы.

— Как обычно, все что-то скрывают, — вздохнул Жан-Пьер Фушру. — Потому-то и противоречат друг другу. Но я никогда не слышал, чтобы одна и та же ложь была повторена трижды тремя разными людьми с одинаковой убежденностью… Что же до того, что они действительно делали после…

Конец фразы повис в воздухе.

— Со всеми этими окнами, ведущими в сад, и тремя лестницами у нас нет ни малейшей возможности проверить их перемещения после десяти часов вечера, — подтвердила Лейла. — Не говоря уже о местах дня парковки, искусно скрытых, чтобы не портить пейзаж! Не гостиница, а проходной двор!

Но комиссар Фушру не улыбнулся. Его мысль работала в другом направлении.

— Что же до Жизель Дамбер…

То, как он растягивал слова, насторожило инспектора Джемани.

— Вы полагаете, что она способна…

— Вы прекрасно знаете, что кто угодно способен на что угодно в определенных обстоятельствах, особых для каждого конкретного человека, — резко оборвал он ее. — Одному Богу известно, где бы она была сейчас, не подбери вы ее вчера на дороге. Она говорит, что провела ночь убийства в своей квартире в Париже, но профессор Рейнсфорд уверяет, что видел ее выходящей из комнаты Аделины Бертран-Вердон после ужина. Зачем ему врать?

— А зачем ей врать? — рискнула вступиться инспектор Джемани. — В конце концов, все зависит от личной трактовки понятия «ночь».

— Это-то и надо будет у нее выяснить, и как можно быстрее, — отрезал он. — И заставить ее рассказать об условиях ее работы в Прустовской ассоциации.

— А может, у других были более веские причины, чтобы избавиться от председательницы? — спросила Лейла, без труда уловив, к чему он клонит.

— Я не знаю, — признал Жан-Пьер Фушру. — На самом деле я не знаю ничего ни о мотивах, ни об орудии, ни даже о точном времени преступления. Жандармерия работает очень эффективно, и я полностью полагаюсь на команду медиков, но пока у нас нет, черным по белому, результатов аутопсии…

— Но кое-какие предварительные заключения врач уже дал, — успокаивающе заметила Лейла. — И вы уже провели предварительные допросы…

— Из которых я не слишком много вынес. Профессор Рейнсфорд очень настаивал на поверхностном характере своих отношений с мадам Бертран-Вердон, Гийом Вердайан, кажется, не был ее почитателем, а Филипп Дефорж откровенно — даже слишком, на мой взгляд, — признался, что имел с ней связь. Если правда то, что господин де Шарей собирался на ней жениться…

— Не должны ли мы навестить его сегодня утром? — напомнила Лейла.

— Да, — без всякого энтузиазма ответил ее начальник. — Надо будет позвонить в замок Муазандри, чтобы сообщить о нашем приезде.

— Я займусь этим, если хотите, — предложила Лейла Джемани.

Он согласился, окинув одобрительным взглядом ее одежду. Вместо формы на ней был серо-синий шерстяной костюм — пальто-труакар и юбка в тон свитеру, стоившему очень дорого, хотя он и был приобретен по случаю, — сапоги и сумка из черной кожи. Тяжелые черные волосы стянуты в пучок, заколотый черепаховым гребнем. Он догадывался, сколько усилий она приложила для создания этого образа. Со времен своего бунта в самом начале их сотрудничества Лейла чудесным образом преобразилась.