Читать книгу "Полное затмение - Лиз Ригби"

— Разумеется. — Берлинз переложил несколько книг из одной стопки в другую. — После обеда я убрал свою комнату. И уже целый час вожусь тут. Вам бы тоже следовало начать — кто знает, что вы там у себя обнаружите? — Профессор поднял маленькую стеклянную коробочку. Ломакс опустился на колени. Внутри коробочки располагалась крошечная модель телескопа. — Изумительно, не правда ли? Швейцарская. Много лет назад мне подарила ее дочь. Я уж думал, что потерял.

— Профессор, вы не должны этого делать. Драйвер просто хочет сэкономить деньги. Он урезает проекты. Даже если мы вернемся назад, Ядро Девять будет заморожено на полгода, а ему только этого и надо с его чертовой экономией. Давайте бороться. Я готов извиниться, если потребуется. Я хочу сказать, я и вправду извиняюсь. Я должен был поговорить с вами сразу же, как только понял, что случилось что-то неладное. Почему бы не сказать Драйверу, что мы не уйдем, что мы готовы все забыть?

Берлинз моргнул.

— Мне бы тоже этого хотелось. К сожалению, слишком поздно.

— Но, — начал Ломакс, возвращая профессору модель телескопа, — я не хочу уходить на целое лето.

— Сначала я тоже не хотел, а потом подумал, что теперь могу многое успеть. Разные семейные дела. Внуки.

— Это неправильно, так не должно быть.

— Со мной все в порядке, — добродушно промолвил Берлинз. — Ступайте разбирать свой стол.

— Вы были в кафетерии?

— Нет.

— Вы должны чего-нибудь поесть.

— Не сейчас, Ломакс.

— Идемте. Идемте со мной.

Профессор вздохнул. Ломакс помог ему встать, и они вместе направились в кафетерий. Никто не поднял глаз, когда они вошли. В кафетерии было непривычно шумно. Казалось, каждый из присутствующих занят оживленным спором.

— Давайте попросим Диксона Драйвера вернуть все назад, — снова предложил Ломакс, пока они выбирали блюда. Он старался не смотреть на профессора. Ломакса очень тревожило то, как трясется вилка Берлинза, когда он подносит ее к губам. — Я хочу сказать, что… раньше мы оба злились. Все это произошло из-за того, что мы оба были сердиты. А сейчас мы успокоились.

Прежде чем ответить, Берлинз тщательно прожевал пищу.

— Нет, — наконец вымолвил он. — Я больше не сержусь.

— Так давайте пойдем к Драйверу!

— Он уже встретился с главами отделов и все им рассказал. Он не изменит своего решения. Бедняга Ломакс. Мне легче. В моем возрасте мысли о предстоящем длительном отдыхе не пугают. А вот вашей карьере такое может изрядно повредить.

— Я занимаюсь астрономией не ради карьеры, — с оттенком гордости заявил Ломакс.

— Именно вы, а не Добермен, должны были занять мое место.

— Добермен!

— Что, эта новость для вас словно соль на рану?

— Добермен…

— Похоже. Он еще не знает. Начальники отделов никому не скажут до завтрашнего утра, а я думаю, что к тому времени нас с вами тут уже не будет.

Ломакс хотел спросить, знает ли об этом Джулия. Он надеялся, что она разыщет его и поинтересуется, что происходит, где он пропадал весь день, все ли с ним в порядке. Однако ее не было ни в лаборатории, ни в кафетерии.

— Странно, что никто даже не попрощался с вами.

— Какое милосердное избавление! Может быть, ужасы отставки — все эти подарки, обеды, речи, прощания — и останавливали меня от ухода еще раньше.

— Вы же не в отставку уходите. Вы берете длительный отпуск.

Берлинз только улыбнулся.

Они ели в молчании. Ломаксу хотелось поговорить, но он не мог придумать тему для разговора. Вдруг Берлинз спросил:

— У вас есть какое-нибудь хобби?

— Ну…

— Я собираюсь построить телескоп. Полагаю, свой первый телескоп вы сделали, когда вам было около десяти?

Ломакс кивнул. Он все еще хранил его. В следующем году он надеялся помочь Джоэлу построить свой.

— А я вот нет. Важнейшая стадия в формировании астронома, а я ее пропустил. Нынешним летом попробую.

Ломакс с болью представил себе, как эти дрожащие руки пытаются приладить зеркала.

Перед тем как разойтись — Ломакс в лабораторию, Берлинз в свой кабинет, — они остановились в коридоре.

— Профессор, я прошу прощения, — сказал Ломакс.

Оглядываясь назад, он уже не понимал причин своей ярости.

Берлинз печально улыбнулся.

— В конце концов, расследование Драйвера разъяснит ваши подозрения, — сказал он.

Потом тепло пожал руку Ломакса и легкой походкой направился восвояси. Ломакс смотрел ему вслед. Последние слова профессора вполне могли сойти за прощение, о котором умолял Ломакс.

— Я позвоню вам! — крикнул Ломакс.

Он подумал, что Берлинз мог бы и кивнуть в ответ.

* * *

Снаружи снова собирались тучи. Лаборатория опустела. Ломакс позвонил в комнату Джулии, там никто не ответил. Он начал прибираться на столе, однако вскоре понял, что быстрее просто собрать нужные диски и бумаги. Ломакс оставил коллекцию жестянок от пива, старые обертки от шоколадок и уже ненужные распечатки данных. Он как раз копался в нижнем ящике, ища фотографии Джоэла и Хелен, когда заметил, что в дверях стоит женщина. Мгновение Ломакс думал, что это Джулия. Он улыбнулся, но Эйлин Фрайл, главный администратор, не ответила на улыбку. Она заявила Ломаксу, что он должен покинуть комнату до следующего утра.

— Ради всего святого, я же вернусь в конце сентября!

Эйлин пожала плечами:

— Мне нужна ваша комната. Группа русских будет жить здесь весь август, и директор велел мне разместить их подальше от японцев, в другом крыле.

— А что русские имеют против японцев?

Она снова пожала плечами. Для Эйлин международные проблемы имели значение только с точки зрения распределения комнат.

— Могу ли я просто… — начал Ломакс.

Она его перебила:

— Ладно вам, Ломакс, выметайтесь-ка из комнаты. Если вы действительно вернетесь сюда в сентябре, тогда и решим, где вам размещаться.

Это «если» потрясло Ломакса. Он изучал лицо Эйлин. Выражение его сохраняло непреклонность, но голос выдавал удовлетворение. Когда вскоре после назначения Диксона Драйвера Эйлин появилась в обсерватории, она заново перераспределила комнаты. Эйлин оставила Ломаксу большую комнату с прекрасным видом из окна, дав при этом понять, что испытывает к нему явный сексуальный интерес. Он предпочел не заметить намеков, а после старался избегать ее. Сегодня вечером Эйлин гордо стояла перед ним в опустевшей лаборатории, и Ломакс понимал, что она ничего не забыла и не простила. Эйлин наслаждалась ситуацией. Эта маленькая худая женщина славилась своей сексуальной активностью. Добермен клялся, что много раз оказывался ее беспомощной жертвой. Он говорил, что у Эйлин лицо сорокапятилетней женщины, а тело — восемнадцатилетней.