Читать книгу "Император последнего дня - Максим Шешкаускас"

– Это что такое? Я тебя спрашиваю! – продолжал кричать Станислав Валентинович, отвлекая меня от изучения сухости нёба.

Тут до меня дошло, что мне показалось странным в этой картине, и я заулыбался:

– Зато ты преодолел свой страх – заглянул в нутро. Видишь, не так уж здесь и страшно, правда?

– Я тебе звонил, – даже не говорил, шипел он, – потом перся через сугробы, кричал тебе у входа в Генератор! А наш Ник не отвечает! Конечно же, он просто-напросто пьяный спит. Так ты что, совсем охуел, я тебя спрашиваю?

Я опять подумал, что, может, буду выглядеть в более выгодном свете, если встану, но отбросил эту мысль, сообразив, что ноги могут меня подвести.

– А что, собственно говоря, произошло-то? – решил я попробовать возразить. – Как вам всем и нужно, я сижу в Генераторе. Говорить он больше не говорит, а какая разница – сплю я здесь или бодрствую? У нормальных людей сегодня вообще выходной! Ты лучше скажи, что вы ночами отсюда вывозите? Я видел контейнер – что вы выкачиваете из Генератора? Кажется, я, как администратор, имею право знать.

Я не понял, Станислав Валентинович что-то мне говорил, или это кряхтело нечто внутри него. Он весь трясся – от злости, а не от холода. Наконец он развернулся и молча вышел. Я достал из рюкзака припасенную заранее бутылку, открыл ее и осушил в два больших глотка. Пускай хоть сухость на какое-то время меня покинет. Снаружи затрещал двигатель снегохода. «Ну и пускай, мы не гордые – пешком дойдем», – заиграла во мне неожиданная бравада.

Кубик я, как и положено, покинул ровно в пять, сбежать пораньше той самой бравады все же не хватило. Снег с крыши чистить я был не в состоянии, да и, скорее всего, вертолетные лопасти согнали большую часть – поэтому все три часа (а ровно столько прошло с моего пробуждения) я слушал музыку. Снегоступов у меня с собой не было, но я кое-как пробрался к шоссе по колее, накатанной снегоходом. Кстати, снегоход я обнаружил на привычном месте – накрытый брезентом и очень качественно замаскированный снегом.

* * *

На автобусной остановке я понял, что автобус мой ушел, а следующего ждать еще полтора часа, может, именно в этом и заключалась своеобразная месть Станислава Валентиновича, который покинул куб на подаренном мне транспортном средстве?

– А ты, я смотрю, и по выходным работаешь! С Новым годом! – радостно приветствовал меня водитель автобуса, которого я, меланхолично посасывая снег, уже перестал ждать.

– С новым! – не менее радостно воскликнул я. – А разве сейчас не смена твоего напарника?

– Да пропал он куда-то, – засмеялся водитель, – на смену не вышел, к телефону не подходит. Праздник у него продолжается, наверное.

От этих слов мне стало чуть теплее – значит, еще у одной одинокой души получилось напиться.

Я хотел поговорить с водителем, но тут в пустом салоне увидел девушку – единственного, помимо меня, пассажира этого рейса. Интересно, что она делала первого января в лесу? И когда она успела сесть в автобус? На остановке я ее вроде не видел, а она ведь конечная.

Девушка была той особой, не всегда правильно оцененной красоты – красоты, которая не попадает под общие стандарты. Красоты на гране фола – такие девушки иногда даже комплексуют из-за своей внешности и отдаются первому же попавшемуся козлу, который, чтобы успокоить зуд в паху, способен на маломальский комплимент. Потом, как правило, козел этот оказывается Козлом именно с большой буквы, и жизнь девушки остается навсегда поломанной… Даже особая красота от такого удара перестает быть красотой, а превращается в дефект и уродство.

Но единственная пассажирка автобуса номер четыреста четыре явно не страдала из-за своей внешности – держалась вполне уверенно.

Голова гордо вздернута. Тонкие губы, курносая, острые ушки, короткие каштановые волосы, челка наползает прямо на большие зеленые глаза, взор устремлен куда-то сквозь автобус, ни грамма косметики, на голове сиреневый берет, вокруг шеи повязан пестрый шерстяной шарф, простенькая куртка из плотной ткани увенчана капюшоном.

Сидела она у окна сразу позади водителя.

Я решился подойти:

– Привет.

Она посмотрела на меня, но мне показалось, что сфокусировалась не сразу – словно ее сознание было где-то далеко, откуда ей очень не хотелось возвращать его обратно в автобус.

– Привет. – Все же ответила она, уголок ее рта дрогнул в улыбке. Говорила она, чуть-чуть растягивая гласные.

Я попробовал улыбнуться в ответ и понял, что в моем состоянии у меня получилась только глупая, слегка наглая пьяная ухмылка.

– Как тебя зовут? – спросил я единственное, что пришло мне в голову.

– Любовь, – ответила она, и наши взгляды встретились.

– Как символично.

– Как глупо.

– Имя?

– Твое поведение, – вздохнула она и отвернулась к окну, давая понять, что продолжение разговора ей не интересно.

– А меня Ник, – пробубнил я себе под нос и огляделся по сторонам.

В зеркале салона я увидел лицо водителя, тот понял, что я его вижу, – подмигнул мне и засмеялся. Мне показалось, что я краснею. Что-то вдруг захотелось сквозь землю провалиться, но я просто побрел в конец автобуса…

* * *

Когда я добрался до дома и уже собрался спать, позвонил Станислав Валентинович.

– Алло.

– Говорить еще можешь, значит пока во вменяемом состоянии? – спросил он.

– Более-менее. – Я взглянул на свое отражение в окне.

– Завтра корпоратива не будет, вечером ты свободен.

– Здорово, – сказал я искренне.

– А к полудню будь готов, я за тобой заеду.

– Мы куда-то поедем? Куда?

– На похороны.

– Кто-то умер? – спросил я, потому что ожидал от него более развернутого ответа.

– Именно. – С этими словами он повесил трубку.

Меня посетило неприятное предчувствие, хотя, с другой стороны, какое еще предчувствие может посетить, когда тебя перед сном приглашают на чьи-то похороны? Уж не меня ли решил похоронить Станислав Валентинович? Толку, мол, с этого пьяницы никакого, и оптимальным решением будет проблему закопать – в самом прямом смысле этого слова. Что за глупости!

Я поставил будильник на восемь утра и улегся, но уснуть не удавалось – из головы не выходила та девушка из новогоднего автобуса…

* * *

(Сны Ника)

Иду по мелкой крошке битого стекла. Босые ноги вязнут по лодыжку. Вокруг темнота и ни единого звука, кроме мерзкого хруста под ногами. Чувствую непереносимою боль, будто ступни стерты уже до костей, но все равно зачем-то иду глубже в неизвестный мрак.

Светлеет. Но не так, когда с восходом солнца лучи пронзают тьму, а словно лопасти неведомого вентилятора разгоняют сгустившийся мрак, делают его жиже и прозрачней, – сложно объяснить.