Читать книгу "Сатанель. Источник зла - Хуан Марторель"

Мысли вернулись к девушке, с которой она только что рассталась, и женщина покачала головой. Она не знала, что им от нее нужно, да и не хотела знать. Теперь она желала, чтобы девушку оставили в покое, предоставив ей право жить своей жизнью. Сердце Татьяны Барбье давно не испытывало чувств, тревожащих остальных смертных, но Николь Паскаль удалось задеть в ее душе струнку, которая, как ей казалось, уже давно отмерла. Лишь за это она была ей благодарна.

— Удачи тебе, Николь, — прошептала Татьяна, входя в дом.

Полтора часа спустя Татьяна Барбье в последний раз заперла входную дверь, Дважды повернув ключ в замке. Она сделала это старательно, как и все, что случалось делать ей в жизни. С маленьким чемоданчиком в руке она преодолела несколько метров, отделявших ее от улицы, открыла калитку и зашагала по тротуару, повторяя путь, недавно пройденный Николь. Женщина не бросила на покинутый ею дом ни одного прощального взгляда. Она еще не знала, каким будет ее дальнейший путь, но ее это не беспокоило. Они все решат за нее, как делали это почти четыреста лет — с того самого дня, когда она продала им душу в обмен на бессмертие, которое теперь не казалось ей таким уж желанным.

12

Париж, 2000 год

— Могу сообщить, что все идет по плану. — В его голосе зазвучала гордость. — Как только женщина входит в дом, мы получаем беспрепятственный доступ к ее мозгу. Что касается посторонних факторов, внушавших определенное беспокойство, то они успешно устранены.

Его собеседник слегка улыбнулся такому эвфемизму.

— Да, устранение этого постороннего фактора, как ты его назвал, было совершенно необходимым. Должен признать, что все сделано отлично. Быть может, со временем мы привлекли бы его на свою сторону. Такая личность могла бы пригодиться. Но он уже мертв, и говорить о нем более бессмысленно. А что касается женщины…

— Все лучше, чем мы надеялись. Окружающая ее аура по-прежнему сильна, но то, что она несколько уменьшилась, сомнений не вызывает. А когда женщина находится в доме, ее мозг превращается для нас в открытую книгу, в которой мы можем записывать все по своему усмотрению.

— Можете Ли вы читать эту книгу?

— Мы еще не пытались этого делать всерьез, но… — на мгновение он отвел глаза в сторону, — в этом отношении ее мозг кажется неприступным. Мы словно бьемся о каменную стену… пока. — К нему вновь вернулась привычная самоуверенность.

— Продолжайте попытки. Хотя, возможно, нам это и не потребуется. Скорее всего, достаточно будет того, что она станет нам повиноваться, но кто знает… Бывают непредвиденные обстоятельства, а ставки теперь слишком высоки. Мы не имеем права полагаться на случай. — Он встал, давая понять, что встреча окончена. — За работу. Скоро мы сможем перейти к следующему этапу.

13

Лион, 1314 год

Наступила ночь. Арман де Перигор находился в своей лаборатории, потому что это время суток он предпочитал любому другому. Он уже закончил составлять лекарства по полученным сегодня рецептам, включая те, которые принес из дома Сенешаля. Рано утром за ними придут те же ученики, которые их доставили накануне вечером. Выдавать лекарства будет его помощник Жан, а сам Арман в это время будет спать.

Ему нравилось работать в лаборатории до глубокой ночи, оставаться наедине с собственными мыслями, с головой уходя в эксперименты. Это были исполненные магии часы, когда город, шумный и многолюдный днем, затихал, и за стенами лаборатории лишь изредка раздавались шаги ночных сторожей или их шепот. Порой до его слуха доносился какой-то отдаленный звук, но и тот был приглушен, словно его обволакивал плотный, как вата, ночной воздух. В тишине Арман отчетливо слышал шорохи, с детства обретшие для него такое важное значение: потрескивание нагревающего тигли огня и бульканье жидкостей в перегонном кубе.

Его помощник Жан жил в этом же доме. Он не только выполнял все его поручения, но и поддерживал порядок в лаборатории, а порой и выходил за городские стены в поисках трав, необходимых для того или иного настоя или отвара. Это был молчаливый мужчина неопределенного возраста. Арман полагал, что ему уже за сорок. Еще в детстве тот стал подмастерьем аптекаря, но его первый хозяин умер много лет назад, и вскоре после возвращения из Парижа Перигор взял его к себе. Сейчас Арман находился на одном из приятнейших этапов своих экспериментов. Как и всем алхимикам, ему были хорошо известны и тупики, и разочарования, когда, несмотря на предпринятые усилия, он все дальше заходил на бесплодные земли, и очередной эксперимент заканчивался ничем. Но он знал, что скоро распахнутся новые двери к новым возможностям, которые — он свято в это верил! — выведут его на правильный путь.

Годами он проводил эксперименты, опираясь на данные Лульо, чья алхимическая база во многом совпадала со знаниями, полученными в Париже от Ги де Сен-Жермена. Мало-помалу он постигал безбрежность путей, уводящих в бесконечность, хотя знал о существовании непреложных принципов и неизменности основополагающих законов.

Как любой исследователь, он проводил и свои собственные эксперименты. Юношей он был уверен, что сделал гениальное открытие, и скоро его имя будет у всех на устах. Но шли годы, и он убеждался в том, что перед ним лишь очередная версия, нуждающаяся в дальнейших исследованиях. Время от времени ему казалось, что он наконец-то нашел новый путь, прежде остававшийся незамеченным. Его охватывало волнение, и он часами не выходил из лаборатории, забыв о времени. А утром на пороге появлялась экономка Марсель и отчитывала его, как мальчишку.

В последнее время Арман пребывал в состоянии предстоящего научного открытия. Новость, полученная от Клода Сенешаля, и вовсе привела его в приподнятое расположение духа. Перед смертью Жак де Моле отверг обвинения в свой адрес и в адрес ордена Храма, и это придало сил невыразимо и молчаливо страдавшей душе Перигора и вселило надежду.

Итак, глубокой ночью вдохновленный и воодушевленный радостным известием Арман де Перигор наблюдал за тем, как пары ртути (живого серебра алхимиков) поднимаются по реторте, нагреваемой углем на горелке. Он сам сконструировал эту реторту лишь два дня назад. Ее корпус имел привычную луковичную форму, а длинное, постепенно сужающееся горлышко сначала уходило в сторону, а затем вверх, но не строго вертикально, а слегка наклоненным наружу. Конец этой стеклянной трубки был вставлен в тигель, также стеклянный, у самого днища. Самым трудным оказалось запечатать место соединения таким образом, чтобы ни жидкость, ни пары не проникали наружу, но в конце концов Арману это удалось.

Тигель нагревала другая горелка, более слабая, чем та, что была под ретортой. Пока он был пуст, хотя Арман уже приготовился залить в него раствор из другого тигля, размером поменьше. Этот раствор тоже подогревался горелкой послабее.

Арман надел толстые кожаные перчатки и взял щипцы, чтобы с их помощью перелить содержимое подогретого сосуда в пустой тигель. Он выжидал момент, когда поднимающиеся по стеклянному горлышку пары ртути обретут достаточную плотность, и жидкость не перельется в реторту в месте ее соединения с тиглем.