Читать книгу "Дикобраз - Джулиан Барнс"

– Это было пошло и бесчестно, это полное пренебрежение законом. Ты вел себя как какой-то альфонс. Представляю, как вертелись вокруг тебя девки и совали свои номера телефонов.

Он прошел в свой кабинетик, встал у окна, вглядываясь сквозь смог в монумент Вечной Благодарности. Этим вечером солнце не золотило штык. Это он совершил. Он погасил этот огонь, теперь можно увезти отсюда Алешу, превратить его в чайники и стальные перья или отдать молодым скульпторам, чтобы они наваяли из него новые монументы во славу новых свобод.

– Петр. – Она неслышно встала у него за спиной, положив ему на плечо руку. Что означает этот жест: просьбу о прощении, попытку утешить? – Бедный Петр, – сказала она, и стало ясно, что просьбы о прощении исключаются.

– Почему бедный?

– Да потому, что я уж не могу тебя любить, а после того, что случилось, сомневаюсь, что и уважать сумею. Ангелина, конечно, останется со мной.

– Этот человек был тираном, убийцей, вором, лжецом, мошенником, моральным уродом, самым страшным преступником за всю историю нашей страны. Это все понимают. Что говорить, даже ты начинаешь постигать это.

– Если так, – ответила она, – разве трудно было доказать это, не устраивая бардак с телекамерами и не подсовывая фальшивок?

– То есть?

– Петр, неужели ты действительно думаешь, что самый страшный преступник в нашей истории подписал бы такой удобный для вас документ? Каким образом эта бумажка оказалась у Ганина как раз тогда, когда процесс пошел не так, как он рассчитывал?

Естественно, он размышлял над этим и был готов к защите. Пусть Петканов и не подписывал эту записку, он все равно подписывал нечто подобное. Или отдал какое-то приказание по телефону, а мы представили их в конкретной форме. Он вообще мог просто буркнуть что-то, прощаясь, или кивнуть, или даже всего лишь скрыть свое неодобрение. Документ не лжет, даже если он поддельный. И даже если лжет, то он необходим. Чем менее убедительной выглядела каждая новая уступка, тем больше грубой мощи она обретала.

И в этой зловещей тишине их разоренного семейного гнезда у него вырвалась полная иронии фраза:

– Что ж, все-таки наша правовая система хоть немного лучше той, что применялась Сталинградским НКВД в тридцать седьмом году.

Мария отдернула руку.

– Это типичный показательный процесс! Только по-современному поставлен. Показательный процесс, вот и все. Но я уверена, что все они ужасно довольны.

И вышла. Он стоял и всматривался в туман за окном, все отчетливее сознавая, что она ушла и из его жизни.

Этот недоделанный сопляк прокурор еще не знает, на что он нарвался. Уж если меня не сломала варковская каторга, где даже самым стойким товарищам случалось напустить в штаны при одной лишь мысли о предстоящем визите Железной гвардии, то пустоголовому третьестепенному юристику и подавно со мной не сладить. Папашу я скрутил без особых трудностей, вышиб из Политбюро десятью голосами против одного и отправил куда подальше заниматься пчелками. А уж этому недоделанному и вовсе не на что надеяться, притащи он в суд хоть целый воз фальшивок!

Эти дурни тешат себя уверенностью, будто победили. Не на этом процессе, на который и плюнуть-то не жалко – тяп-ляп сварганили обвинение и в момент испекли приговор. Они считают, что победили в исторической борьбе. Много они понимают. «С первого прыжка до неба не допрыгнешь». А сколько уж они напрыгали за целые столетия. Прыг-прыг-прыг, как лягушки в тине. А мы прыгнули один лишь раз, а какой славный прыжок получился! Особенно если учесть, что началось все не по Марксу, а в совсем неподходящей стране и в самое неподходящее время, когда объединились все контрреволюционные силы, чтобы придушить нас, не дав вздохнуть. Новую жизнь пришлось строить среди всемирной разрухи, защищать в кровавой войне с фашизмом, а потом в суровом противостоянии американским бандитам с их гонкой вооружений; и все же… все же полмира было на нашей стороне целых пятьдесят лет. Вот какой был великолепный первый прыжок!

Капиталистические ублюдки и продажные писаки врут без удержу о «неминуемом крахе коммунизма», о «врожденных противоречиях системы», да еще и ухмыляются: ловко они приспособили те самые фразы, которыми всегда пользовались и теперь еще пользуются, говоря о капитализме, его противники. Он прочел у буржуазного экономиста Фишера, что «крушение коммунизма означает реабилитацию капитализма». Ну, это мы еще поглядим, герр Фишер! То, что случилось сейчас, означает лишь одно: старой системе позволили еще немного попрыгать в лягушатнике. Но социализм опять наберет силу, и в следующий раз мы прыгнем так, что капитализм увязнет в грязи и задохнется под нашими сапогами.

Мы работали, и мы, конечно, ошибались. Работали и ошибались. Пожалуй, мы были слишком уж самонадеянны, когда рассчитывали за одно-два поколения переделать и общественную структуру, и человеческую природу. Я-то сам никогда не был так уверен в этом, как другие, и то и дело предостерегал товарищей о возможном возрождении буржуазно-фашистских элементов. И оказался прав: за последние два года вся нечисть всплыла наружу. Но если буржуазно-фашистские элементы сумели выжить и сохраниться за сорок лет социализма, представьте себе, как же по сравнению с ними непреодолим и могуч великий дух социализма.

Движение, которому он посвятил всю жизнь, не может быть задушено кучкой оппортунистов, мешком долларов и каким-то говнюком из Кремля. Это движение столь же древнее и всесильное, как человеческий разум. И оно скоро возродится. Очень скоро. Может быть, оно вернется под другим именем и с другими знаменами. Но народ всегда будет стремиться идти этой дорогой – крутой, извилистой дорогой через каменные потоки, сквозь грозовые облака, ибо люди знают, что в конце пути они увидят яркое солнце и сияющие вершины гор. Народ всегда мечтал об этом. Люди снова возьмутся за руки. У них будут новые песни, пусть не «Смело, товарищи, в ногу», как тогда на горе Рыкоша. Но они будут петь новые песни на старый лад. И соберут все силы для второго прыжка. И содрогнется земля, и все капиталисты, империалисты и обожающие природу фашисты – вся нечисть и погань, ренегаты, недотепы интеллигенты, сопляки прокуроры, иуды с птичьим дерьмом на черепушках будут разгромлены в последнем решительном бою.

– Я Стойо Петканов.

На сорок пятый день слушания своего дела бывший президент обратился к суду с защитительной речью. Он стоял, опираясь рукой о барьер, невысокий, крепкий, вскинув голову и стиснув челюсти, поглядывая сквозь затененные стекла очков, какая камера на него направлена. Он откашлялся и повторил еще более твердым и внятным голосом:

– Я Стойо Петканов. Я получил Цепь Великого ордена «Освободитель» от Аргентинской Республики. Большую звезду ордена «За заслуги» от Республики Австрия. Большую цепь ордена Леопольда от Бельгии. Большую цепь ордена Крузейро до Сул Националь от Бразилии. Большой крест ордена Доблести от Республики Бурунди.

( – Вранье это все, вранье!)

– И также от Республики Бурунди Большой пояс национального ордена.