Читать книгу "Кремлевский заговор от Хрущева до Путина - Николай Анисин"

Карьеру в кремлевской канцелярии Щадов начал с того, что взял под контроль суды чести — суды по обличению в госучреждениях космополитов, другими словами, не патриотично настроенных евреев или ожидовленных русских. За отсутствие патриотизма полагалось увольнение. Сколько всего космополитов под нажимом Щадова расстались с должностями в разных министерствах и ведомствах, мы не выясняли. Но у нас есть данные, что именно ему, Щадову, Госплан СССР обязан освобождением почти от ста евреев.

Вскоре после назначения в канцелярию Сталина наш полковник-особист наряду с увольнениями солидных слу- жащих-евреев занялся низвержением столпов еврейской общины. Без этого растерянность и безысходность в общине невозможно было вызвать.

Методы низвержения, мы уверены, Щадов не обсуждал со Сталиным. Вождь не имел на подобное ни времени, ни желания. Да и необходимости тоже: есть в канцелярии высоколобый идейный специалист — ему и править бал. Но очередность расправы над столпами Сталин, вероятно, устанавливал сам.

У еврейской общины была три лидера. Один публичный, формальный — Михоэлс. Два фактических, реальных — Лозовский и Жемчужина-Молотова. Каждый из лидеров хоть и по-разному, но высоко ценился соплеменниками, и для деморализации общины Щадову было все равно — кого в политическое небытие послать сначала, кого потом. Сталин же на давно известных ему и обреченных им еврейских столпов взирал избирательно — к кому- то он испытывал больше неприязни, к кому-то — меньше. И личностное отношение Вождя к лидерам еврейства предопределило сроки их кары. Что на это указывает?

Наименее влиятельный в упомянутой троице — формальный лидер еврейской общины Соломон Михайлович Михоэлс — больше остальных в 1947-м досаждал Сталину. Чем? В том году его, Михоэлса, скромный научный работник Гольштейн познакомил с родственницами Надежды Сергеевны Аллилуевой — второй жены Сталина. Она, как известно, в 1932-м покончила с собой, а ее сестра Анна и супруга ее же покойного брата Екатерина жили-тужили. Тужили потому, что Сталин не только отказался с ними знаться, но и отлучил от номенклатурных благ. Обе здравствующие Аллилуевы пылали обидой на Вождя, и подбить их на рассказы о нелицеприятных качествах его характера и привычек любопытному Михоэлсу труда не стоило. Их задушевные беседы не могли понравиться Сталину. Но еще сильнее, вероятно, раздражало Вождя вмешательство Соломона Михайловича в личную жизнь его единственной и обожаемой им дочери — Светланы Аллилуевой.

В 1944-м Светлана без совета с отцом вышла замуж за еврея Григория Морозова. Сталин зятя, который уклонился от фронта, не признал, ни разу не пожелал с ним встретиться, но выделил молодым квартиру в правительственном Доме на набережной. Семейного счастья они там не нашли. В мае 1947-го о неладах между ними узнал брат Светланы — Василий Сталин — и дал указание избавить сестру от супружества. Добрые люди вывезли из Дома на набережной вещи Григория Морозова в его отсутствие, а сам он был доставлен в милицию, где у него отобрали паспорт и вручили новый — без отметки о регистрации брака со Светланой. Ей же паспорт поменяли не в милиции, а дома. Выдворение Морозова из семьи Вождя огорчило всех еврейских деятелей. Но все они с этим смирились. Все, кроме Михоэлса.

Приятель Соломона Михайловича, скромняга Гольштейн, дружил не только с Аллилуевыми, но и с Григорием Морозовым. Поэтому ему был известен круг общения Светланы. И Михоэлс через знакомых Гольштейна и через евреев-профессоров Звавича и Зубка, обучавших в аспирантуре Светлану истории, упорно пытался подтолкнуть ее вновь соединиться с Морозовым.

Личный ли интерес преследовал Соломон Михайлович Михоэлс в общении с родственницами жены Сталина и в потугах вернуть его дочери мужа-еврея? Маловероятно. Анна и Екатерина Аллилуевы поставляли, а Светлана, приняв опять в дом Морозова, могла поставлять информацию о Вожде, которая требовалась складывающейся против него еврейской оппозиции. Михоэлс не главенствовал в этой оппозиции, но он возней с Анной, Екатериной и Светланой чисто по-человечески гневил Сталина. С полгода Вождь гнев сдерживал, а на исходе 1947-го пригласил к себе нового сотрудника своей канцелярии полковника Щадова и, как осведомил нас один достойный человек, сказал:

— Надо решить проблему Михоэлса — он не нужен больше нашему государству ни как главный режиссер Еврейского театра, ни как председатель Еврейского антифашистского комитета.

Ничего иного Щадов больше не услышал. Ему самому надлежало распорядиться судьбой Михоэлса. Каким образом? Соломон Михайлович не нужен Сталину ни на одной из двух должностей. Можно выставить его из театра и из ЕАК административным путем. Можно организовать ему приличную статью Уголовного кодекса и отправить за колючую проволоку. Но и увольнение, и арест вызовут страшный шум в мире — евреи из разных стран, которые жертвовали СССР миллионы долларов через Михоэлса, заорут: караул, наше кристально чистое доверенное лицо репрессировано.

Щадов располагал еще одним безобидным вариантом решения проблемы Михоэлса — отправить его в заграничную командировку и обратно не пустить. Но в этом случае невозвращенец Михоэлс стал бы популярным на Западе злостным обличителем СССР. А это Сталину надо? Нет, естественно. Так что должен был содеять полковник-особист Щадов, дабы выполнить установку Вождя без ущерба для интересов государства? Совершенно верно: угрохать Михоэлса невзначай и с почетом похоронить.

На свой страх и риск Щадов выходит на руководство Министерства госбезопасности и просит обеспечить тщательное прослушивание телефонов Михоэса и установить за ним наружное наблюдение. В первую неделю нового, 1948 года полковник-особист изучает отчеты о прослушке и наружке и находит решение поставленной перед ним Вождем проблемы.

10 января Михоэлс как член комитета по Сталинской премии выезжает в Минск для просмотра театральных спектаклей, этой премии достойных. Вместе с ним отправляется его товарищ — еврей-театровед Голубов- Потапов. Они благополучно добираются до белорусской столицы, удобно там устраиваются и в ночь с 12 на 13 января 1948-го успешно вдвоем попадают под грузовик. Руководивший наездом на них Щадов на следующий день возвращается в Москву и по правительственной связи названивает вершителям советской пропаганды: надобен в главной газете страны — "Правде" — некролог о Михоэлсе и желательно снять фильм о церемонии прощания с его телом. Обеим просьбам сотрудника канцелярии Сталина, конечно, внимают, его же пожелание присвоить Государственному еврейскому театру имя Михоэлса принимается к исполнению.

Все шито-крыто. За пристойно прикрытый террористический акт Сталин полковника Щадова не возблагодарил, но и не осудил.

Спустя ровно четыре месяца со дня похорон Михоэлса Еврейский национальный совет в Тель-Авиве провозгласил рождение Государства Израиль. Сталин первым из правителей в мире его признал. США и другие крупные державы медлили с признанием, Советский же Союз, как утверждалось в "Правде", не мог не согласиться с тем, что такой народ как еврейский должен "иметь право на свое независимое государство".

Для реализации сталинской операции "Чемодан — вокзал — Израиль" прежде недоставало последнего звена. С чемоданами, морскими и железнодорожными вокзалами в СССР не было напряженно, а Израиль существовал лишь в воображении евреев. Теперь же благодаря дипломатам Сталина он стал явью, и начавшуюся операцию надлежало форсировать.