Читать книгу "Скажи миру – «нет!» - Олег Верещагин"

– Знаешь, – Вадим почесал нос, – я вот сейчас подумал. Сейчас, – с нажимом повторил он, бросил в огонь еще одну ветку и оглядел нас цепкими серыми глазами, – мы все друзья. Что нам друг другу-то врать? Мы сможем? Сможем тут жить? Так, чтобы не сойти с ума?

– Люди живут, – заметил Андрей.

– Видели мы, как они живут, – возразил Вадим. – Это все равно, что жить под расстрельным приговором.

– Ну, выбора-то у нас нет, – сказал я. – Или мы – часть этого мира. Или мы – трупы. Трупы я видел. Стать им меня не тянет.

– Значит – идем к Волге? – Сергей упер руки в бока. – Держимся вместе, как в обычном походе?

– Как в необычном походе, – ответил Андрей. – Но в целом ты прав.

О чем поет ночная птица

Одна в осенней тишине?

О том, с чем скоро разлучится

И будет видеть лишь во сне.

О том, что завтра в путь неблизкий,

Расправив крылья, полетит,

О том, что жизнь глупа без риска

И правда все же победит.

Ночные песни птицы вещей

Мне стали пищей для души,

Я понял вдруг простую вещь —

Мне будет трудно с ней проститься.

Холодным утром крик последний

Лишь бросит в сторону мою.

Ночной певец, я твой наследник, —

Лети, я песню допою.

Константин Никольский

Рассказ четвертый

Наша война

Пожелай мне удачи в бою,

Пожелай мне

Не остаться в этой траве…

Группа «Кино»

– Двадцать третье июля. – Вадим облизнул потрескавшиеся губы. – По расчетам мы уже должны выйти к Волге.

Я промолчал, придерживая рукой ножны палаша. Последние две недели мы шли непрерывно, по 25–30 километров в день, в основном – бесконечными лесами. Мы отощали, хотя питались не так уж плохо. Кроме того, у многих разваливалась не приспособленная для дальних переходов обувь, а одежда пострадала почти у всех.

За это время мы не видели ни тварей, ни людей, ни каких-либо признаков того, что эти места обитаемы. Вообще, если кто не знает, такой поход – довольно утомительное занятие. Подъем в шесть. Завтрак, туалет – и в семь выходишь. С полудня до трех – привал на обед (одно название!) и отдых. В восемь начинаем искать место для ночлега, в девять – уже устраиваем лагерь, всегда однообразный, типовой, ужинаем и в одиннадцать спим. (Ночные дежурства – по трое по три часа.) Утром – все сначала. Особенно тяжело это, когда цель призрачная. Свободное время было заполнено в общем-то ничего не значащими разговорами, и с Танюшкой я разговаривал не больше, чем с остальными…

…Здоровенное ополье походило на кусок степи. Я временами начинал сомневаться, а не забрали ли мы лишнего к югу? Да и Вадим был в целом прав – мы должны были выйти к Волге если не позавчера, то вчера. Вместо этого мы тащились по этому чертову пространству – иначе и не назовешь.

Вчера. И позавчера тоже.

Меня это ополье раздражало еще и потому, что на нем мы были хорошо различимы. Едва ли тут есть воздушные средства наблюдения… и все-таки мерзкое чувство.

– Мимо Волги пройти невозможно, – заметил я. – Рано или поздно, а мы все равно к ней выйдем; она же через всю Россию тянется, от Каспия чуть ли не до Полярного круга.

– Утешил, – проворчал Вадим. – Нам что, до Каспия шагать? – И он ускорил шаги, нагоняя остальных…

…Сколько буду жить, буду помнить этот переход. Хотел бы – не забуду. Возникало ощущение, что у ополья нет конца и края, а солнце уже не просто жарило – давило, как крышка давит карасей на сковородке. Тут и там под ноги попадались теплые лужи с цвелой водой, в которой плавали гроздья лягушачьей икры и личинки комаров. Настоящее комарье висело над нами уже не тучей – сплошной завесой, словно черной кисеей. Я даже сперва не понял, что это, и думал – плохо с глазами, когда отошел в сторонку за кусты. Потом мысленно ужаснулся, но деваться все равно было некуда и оставалось только шагать, радуясь тому, что под ногами не сплошное болото.

Мы шли шестой час, если не считать отдыха после полудня. Даже раздеться было нельзя – комары пришли бы в восторг. Пить уже не просто хотелось – это желание выпало в подсознание и сделалось направляющим и определяющим. Возникало даже ощущение, что впереди – смерть от жажды, хотя это, конечно, было смешно. Не пустыня, в конце-то концов.

Но близко к этому.

– В принципе – конец этому должен быть, – как-то без особого энтузиазма сказал Санек. – Где-нибудь за следующим бугром…

– Это точно, за следующим бугром конец и будет. Всем, – загробным голосом сказал Вадим, отдуваясь. Его лицо, руки ниже подкатанных рукавов, грудь в широко распахнутом вороте имели цвет поспевающей малины.

– Вес сбрасывай, – безжалостно сказал я и наступил в лужу. У меня затекли плечи отмахиваться от комаров. Настроение было поганое, но даже ругаться толком сил не оставалось. Танюшка, впрочем, шагала очень хорошо – чуть подавшись вперед и подсунув большие пальцы под ремни скатки. Но в целом я заметил, что отряд начинает превращаться в «хвост». Угнетали духотища и монотонность пейзажа.

Почти через силу я нагнал Игоря Северцева и пихнул его локтем:

– Север, – шепнул я, – спасай положение…

Он повернулся ко мне. От кожаной куртки пахло чем-то живым и горячим.

– Думаешь, получится? – но ответа ждать не стал. Приотстав, подождал Кристину, на ходу о чем-то с ней пошептался. Та кивнула и, подождав Ленку Рудь, замахала Танюшке… Девчонки обнялись, Игорь (откуда взялся задор?!) повернулся к ним лицом и, шагая спиной вперед, начал. Серебристый мальчишеский голос взвился не хуже, чем у солиста Детского хора СССР, а через миг слаженно вступили три девчоночьих сопрано, и весь отряд зашевелился, прислушиваясь:

Пускай нам понемногу лет —

Но кто сказал, что права нет,

Что смысла нет нам с бою брать вершины?!

Кто так сказал – он поспешил,

Он это зря за нас решил,

Он это так решил, а мы не так решили![7]

И пошло! Пели хором, пели все подряд. Пели – и шагали…

…– Что ж ты стоишь на тропе, что ж ты не хочешь уйти?..

…– Вот это – для мужчин – рюкзак и ледоруб…

…– Раскройте рты, сорвите уборы – на папиных «Волгах» мальчики-мажоры!..

…– За синим перекрестком двенадцати морей, за самой ненаглядною зарею…

…– Перемен требуют наши сердца!..

…– Спокойно, дружище, спокойно – у нас еще все впереди…

…– Но если покажется путь невезуч, и что на покой пора…

…– Не обнять российское раздолье…

…– Марш, марш – левой!..