Читать книгу "Кольт полковника Резерфорда - Люциус Шепард"

– Я? Как это?

– Из большой банды белых людей, которые владеют всем этим говенным миром. То, что я могу вас от души ненавидеть, делает жизнь не такой пресной.

– Если ты ненавидишь всех белых, значит, мои дела плохи? – с притворным испугом спросил он.

– Бывают и похуже, – сказала Рита.

* * *

Жилищем мисс Сноу оказался бело-розовый домик-трейлер, припаркованный под номером 14 по Фар-Уэст-Мотор-Корт – так именовался пыльный тупичок близ автострады, окруженный жиденьким сосняком и незатейливо украшенный длинными цветочными ящиками, которые стояли перед каждым домом и в большинстве своем были заполнены пустыми бутылками, консервными банками и прочим хламом. Джимми поставил машину позади «тойоты» мисс Сноу, но не спешил вылезать, а, сидя за рулем, смотрел на тень хозяйки, перемещавшуюся по освещенному изнутри жалюзи. Характер перемещений указывал на то, что мисс Сноу занята домашней уборкой. Ему было трудно собраться с мыслями – такое случалось всякий раз, когда история выходила на финишную прямую. Он решил, что перед встречей не мешало бы немного продвинуть повествование, дать выход тому, что накопилось в голове, иначе он снова начнет путать реальность с вымыслом.

Он забарабанил пальцами по рулевому колесу, пытаясь найти зацепку, но персонажи один за другим ускользали, как будто злясь на Джимми за то, что он так долго не уделял им внимания. Свет переместился в соседнее окно трейлера, и на опущенной шторе возник четкий силуэт мисс Сноу – сняв блузку, она мыла над тазом грудь и под мышками. Картинка что надо, действует вдохновляюще. Он выставил локоть из окна машины и продолжил наблюдение. Это было как раз в духе полковника Резерфорда. Однажды он украдкой проник в апартаменты своей жены, когда та принимала ванну. Сдерживая дыхание, полковник на цыпочках пересек спальню и через щель приоткрытой двери заглянул в ванную комнату. Поначалу он видел только покрытое мыльное пеной колено, выступавшее над краем мраморной ванны, но затем Сьюзен приподнялась из воды, и в поле зрения полковника попали ее грудь и лицо, прекрасное в своей спокойной сосредоточенности. Он затрясся от возбуждения, как взявший след охотничий пес, – еще немного, и он ворвется в ванную, чтобы насильно овладеть этой женщиной. Но он тут же одумался: время еще не пришло. Нужно вести себя очень осторожно, понемногу возвращая Сьюзен к прежнему порядку вещей. Полковник прошел обратно через спальню и, бесшумно прикрыв за собой дверь, спустился в холл. Здесь, услышав шорох, он поднял глаза и увидел горничную Сьюзен, удивленно взирающую на него с верхней площадки лестницы. Она присела в реверансе и низко наклонила голову, но лишь для того – полковник это заметил, – чтобы скрыть улыбку. Он быстро поднялся по лестнице и стал рядом с девушкой, строго глядя на нее сверху вниз.

– Тебя что-то рассмешило, Лупе? – спросил он.

– Нет, сеньор. – Она глядела себе под ноги.

– Я же тебя предупреждал: обращаясь ко мне, надо говорить «полковник».

– Прошу прощения, сень... полковник.

Он повернулся и начал спускаться в холл, но через несколько ступенек остановился и, не оборачиваясь, произнес:

– Если тебя не устраивает это место, Лупе, я могу хоть завтра отправить тебя обратно в Матансас.

– О нет, сеньор!.. Прошу прощения – полковник. Я всем довольна!

– Так я и думал, – сказал он. – А вот я недоволен тем, что ты шныряешь по дому вне комнат моей жены и суешь нос, куда не следует.

– Прошу прощения, сеньор.

– Полковник, – поправил он. – Постарайся больше не делать этой ошибки.

Его кампания по завоеванию не столько любви, сколько былой покорности супруги продвигалась очень медленно; впрочем, он и не рассчитывал на быстрый успех. Уже в тот момент, когда он принял решение покончить с Карраскелом, полковник понимал, каким тяжким потрясением это обернется для Сьюзен. Ничего не поделаешь; но он надеялся, что на руинах прежнего сумеет воссоздать ее уже по новому образцу, огранить и отполировать так, чтобы она идеально подходила под его оправу, как рубин в полковничьем перстне. Он не сомневался в том, что она будет его ненавидеть, но полагал, что со временем эта ненависть ослабеет, и станет досаждать ему не более, чем досаждало некогда ее мелочное упрямство, нежелание беспрекословно подчиняться его воле. Сейчас же, когда она была опустошена и подавлена, полковник верил, что даже это мелочное упрямство может быть в конечном счете преодолено, если неуклонно придерживаться выбранной им тактики.

По прошествии нескольких недель он стал позволять ей самостоятельно, без сопровождения прислуги, ездить на такси за покупками. Он хотел внушить ей, что прежнее ощущение вынужденного затворничества было всего лишь иллюзией, что она не чувствовала себя по-настоящему свободной лишь по причине ею самой неосознанного стремления находиться под чьей-то защитой и покровительством. Когда она тем или иным способом выказывала свою ненависть, он ограничивался замечанием, что все его поступки – неужели она этого не понимает? – были продиктованы единственно любовью и заботой, после чего с виноватым видом уклонялся от дальнейшей конфронтации. Но постепенно он стал все активнее ей возражать, приводить аргументы, обосновывая свое поведение. Он говорил о своем возвращении домой той ночью, о шоке, который он испытал при виде вылезающего из окна Карраскела, о внезапном осознании сути происходящего, которое, подобно молнии пронзив его мозг, заставило его утратить свойственное ему хладнокровие и на несколько мгновений превратило его в безумца. Разумеется, если бы он мог вернуться назад во времени, говорил полковник, он, даже зная об измене, предпочел бы отложить свой приезд, чтобы не обагрять руки кровью. Он не рассчитывал, что она сразу поверит его словам, но надеялся добиться этого за счет их многократного повторения; на этом и строилась его тщательно продуманная стратегия. Когда с течением времени ее боль несколько притупилась, он начал делать ей подарки. Маленькие и скромные подарки, обычные знаки внимания, – он не хотел, чтобы они были восприняты как попытка подкупа. Далее, он выразил желание помочь ей в обретении более твердой почвы под ногами. Прежде он не понимал, какой пустой и скучной была ее жизнь в Гаване, заявил полковник и предложил ей на выбор несколько вариантов, в том числе работу в благотворительном фонде и преподавание в школе при посольстве – занятий, которые соответствовали наклонностям Сьюзен и должны были отвлечь ее от печальных мыслей. Таким образом, он занял позицию супруга, до недавних пор слишком занятого собственной карьерой и не уделявшего должного внимания жене, но теперь осознавшего свою неправоту и готового на все ради восстановления семейного согласия. Он понимал, что Сьюзен имеет на сей счет совершенно иное мнение, но опять же делал ставку на многократное повторение, которое должно постепенно вытеснить из ее памяти правду о прошлом.

Возможно – и полковник это признавал, – избранный им путь был не самым лучшим и правильным. Он вполне мог бы найти себе новую жену, во всех отношениях превосходящую Сьюзен. Она во многом не оправдала его надежд, так что еще до истории с Карраскелом у него порой возникала мысль о разводе. Теперь он и сам затруднялся точно назвать мотивы, двигавшие им в попытке «исправить» Сьюзен, подогнать ее под свои представления об идеальной супруге. Определенное значение имели внешние приличия – нестабильный брак мог отразиться на его служебной карьере. Нельзя было скидывать со счетов и чувственную привлекательность Сьюзен, а также проблемы сексуального характера, которые могли возникнуть в процессе поиска новой жены, как и ряд сопутствующих им проблем, от подробного анализа которых он предпочел уклониться. Кроме того, он считал, что стремление ответить на брошенный ему вызов соответствует потребностям его натуры, пробуждает в нем соревновательный дух. Однако все эти соображения, вместе взятые, не представлялись достаточно убедительным поводом для того, чтобы столь долго выносить жизнь под одной крышей с открыто ненавидящей тебя женщиной.