Читать книгу "Последний соблазн - Вэл Макдермид"

Кэрол тяжело вздохнула. Как раз чего-то такого она больше всего боялась.

— Прошу прощения, сэр.

Морган пожал плечами:

— Да ладно. Кто-то должен был позаботиться об аварийном выходе. Ну, а вы проявили инициативу, когда вас чуть не приперли к стенке. Действовали, как положено вашей героине. С двумя хулиганами из наших доблестных служб вы тоже вели себя умно и оригинально. Вы все сделали, чтобы уйти от преследования, правильно меняли внешность и переиграли всех до одного. Старший детектив-инспектор Джордан, вы отлично показали себя.

Кэрол выпрямилась:

— Благодарю вас, сэр. Значит, я принята?

По лицу Моргана пробежала тень.

— Ну конечно, место за вами. — Он залез во внутренний карман и вынул карточку. — Завтра утром жду вас в моем кабинете. Тогда получите полную информацию. А сейчас советую поехать домой и сделать все необходимые распоряжения на случай вашего отсутствия. На некоторое время вам придется уехать. И домой вы вернетесь только после того, как выполните задание.

Кэрол нахмурилась:

— Я не еду в Европол?

— Пока нет. — Морган подался вперед, уперевшись локтями в колени. — Кэрол, то назначение, которого вы добивались, у вас в кармане, и теперь вы можете сами распорядиться своим будущим.

От внимания Кэрол не ускользнуло то, что он назвал ее по имени. По опыту она знала, что такое неформальное обращение старшего офицера к младшему по званию офицеру из другой команды означает одно: от него ждут большой услуги.

— А если я не справлюсь?

Морган покачал головой:

— Даже не думайте об этом.

13

На судне всегда хватает работы, тем более ее хватало на сухогрузе «Вильгельмина Розен». У старика был свой уровень, и внук делал все, чтобы его не снижать. Команда наверняка считала его одержимым, но ему было плевать. Что толку владеть одной из самых красивых барж на Рейне, если не содержать ее в лучшем виде? В таком случае можно водить и современные металлические ящики, в которых столько же индивидуальности, сколько в пакете с кукурузными хлопьями.

На вечер он поставил себе задачу: отчистить все медные части на мостике. Он помнил о своих главных планах, однако утром заметил, что медь потускнела, и потому решил провести вечер с тряпками и политурой, чтобы в зародыше подавить свою лень, прежде чем она превратится в привычку.

Неизбежно его мысли унеслись далеко от непосредственной работы, не требовавшей особого внимания. На другой день им предстояло плыть обратно на родной Рейн, где все началось. Замок Хохенштейн, что стоит на крутом берегу выше Бингена, в средние века был владением феодала-разбойника. В течение многих лет «Вильгельмина Розен» проплывала мимо него то в одну, то в другую сторону, а дед даже не смотрел на замок, словно он совсем ничего для него не значил.

Наверное, будь он в каком-нибудь другом месте, не требующем особой сосредоточенности шкипера, дед и не удержался бы. Но тут он не мог позволить себе отвлечься, потому что это место было вечным и суровым экзаменом на шкиперское мастерство — крутые повороты, скалистые берега, неожиданные водовороты и стремительное течение. Теперь легче, потому что прорыли глубокие каналы, и они держат капризную реку под контролем. И все же есть одно место, где турист, побывав однажды, получит больше впечатлений от окружающих красот, чем сотни раз проплывавший мимо шкипер. Внуку никогда не приходило в голову, что его дед упорно не желает смотреть на замок Хохенштейн.

Но теперь он понимал причину его нежелания, потому что сам подпал под неодолимое очарование замка. Однажды вечером он даже отправился к нему, когда они стояли неподалеку. Покупать билет и совершать экскурсию было уже поздно, так что он стоял снаружи причудливо украшенных резьбой главных ворот, в которые его дед вошел шестьдесят лет назад. Как можно смотреть на суровый фасад замка и не чувствовать ужаса, свидетелями которого стали узкие высокие окна? Лишь глядя на замок, он весь покрылся потом, и перед его мысленным взором так ярко и живо встали воспоминания о его собственных мучениях, словно он вновь переживал их. Замок следовало сровнять с землей, а не превращать в аттракцион для туристов. Интересно, хоть один из гидов на туристических судах рассказывает о недавней истории Хохенштейна, навсегда запятнавшей его? Вряд ли. Всем хочется забыть об этой части прошлого. Хочется сделать вид, будто ее вовсе не было. Вот почему никто не заплатил за это. Что ж, тогда он сам заставит ублюдков платить, это уж как пить дать.

Не отрываясь от работы, он как будто заново слышал свой разговор с Генрихом Гольцем. Не разговор, скорее монолог Гольца.

— Нас называли счастливчиками, — сказал он, шныряя слезящимися глазами по сторонам, ни на чем не задерживая взгляд надолго. — Мы выжили.

— Выжили?

— Всем известно о концентрационных лагерях, — продолжал Гольц, словно не услышав вопроса. — Только и разговоров что об издевательствах, чинимых над евреями, цыганами, гомосексуалистами. Но были и другие. О них забыли. Я и твой дедушка тоже оказались забытыми. Это потому, что место, где мы были, называли больницей, а не лагерем. Ты знаешь, что в немецких психиатрических лечебницах в тридцать девятом году было тридцать тысяч пациентов, а в сорок шестом году — всего четыре тысячи? Остальные умерли, благодаря психиатрам и психологам. И это не считая детей всех возрастов, которые были уничтожены во имя расовой чистоты. Была такая больница, где специальной церемонией отметили кремацию десятитысячного душевнобольного пациента. Доктора, медсестры, обслуживающий персонал, администрация — все собрались. И пили бесплатное пиво ради такого случая. Но не надо было быть психом, чтобы умереть в их лапах. Ради чистоты расы они избавлялись от глухих, слепых, инвалидов, умственно отсталых. Достаточно было заикания или заячьей губы, — сказал он, потом помедлил, аккуратно отпил пива и сжался так, как, казалось, невозможно сжаться человеку. — И я, и твой дедушка не были душевно и физически ущербными. Мы не были сумасшедшими. Просто плохо себя вели. Были антисоциальными элементами, как тогда говорили. Я все время шалил. Никогда не слушался матери. Отец умер, а она не умела держать меня в узде. Ну, я и делал, что хотел. Воровал, бросался камнями, дразнил шагавших гусиным шагом солдат. — Он покачал головой. — Мне было всего восемь лет. Что я понимал?.. К нам приехал врач с двумя санитарами в белых халатах и эсэсовских сапогах. Я дрался как тигр, но они были сильнее. Бросили меня в так называемую машину «скорой помощи». Она была больше похожа на полицейскую. Наручниками прицепили меня к стенке, и мы уехали. К концу дня в ней набралось с десяток таких, как я, напуганных до смерти, описавшихся и обкакавшихся детишек. Твой дедушка тоже был там. Мы сидели рядом, и это стало началом нашей дружбы. Благодаря ей мы выжили. Несмотря ни на что, нам удалось сохранить нечто вроде человеческих отношений. — Гольц наконец-то посмотрел в глаза молодому шкиперу. — Это было самое трудное. Не забыть, что ты человек.

— Куда они привезли вас? — спросил новоиспеченный шкипер. Он понимал, что это совсем не важно, но предчувствовал, что история Гольца будет не из приятных. Ему во что бы то ни стало хотелось хотя бы ненадолго прервать рассказ.