Читать книгу "Чистильщики пустошей - Дмитрий Манасыпов"

— Рассвет, чудо Господне… — Мужчина медленно идет вдоль ровной линейки сидящих подростков. — Сколько раз каждый из вас мог видеть его раньше? По каждому из них можно мерить жизнь человека. У кого-то их будет очень много, у кого-то очень мало. Самое главное…

Он останавливается, чуть щурится, глядя, как полоска на горизонте становится чуть более светлой и широкой:

— У каждого существа рассветов ровно столько, сколько суждено быть в его судьбе. Древние пряхи ткут нити той длины, которую считают нужной. И никто не может знать, будет ли его нить длинной, ровной и прочной. А может быть, она неожиданно запутается, и ее придется рвать? Или вдруг, по прихоти одной из тех, чьи пальцы крутят ее, ножницы судьбы сделают свой неожиданный взмах… И все. Так есть, так было и так будет. Вы понимаете, мальчиши?

Подростки практически одновременно открывают рты, чтобы одним слитным звуком-выдохом сказать:

— Да, Мастер.

Он поворачивается к ним. Солнце, пробивающееся на востоке сквозь низкие тучи, выхватывает из рассветной полумглы его упрямый профиль с высоким лбом, волосами, зачесанными назад и собранными в хвост, ровным прямым носом и короткой бородой с усами. На широком кожаном ремне свобод но висят две кобуры. Небольшие, куцые, баюкающие в себе пистолеты. В одной — матово поблескивающий автоматический, с вьющейся по коробке ствола белой атакующей змеей. Во второй — револьвер. С деревянной потертой ручкой и узором по заушинам барабана и длинному стволу.

Каждый из двенадцати подростков, застывших в одинаковых позах, был вооружен. И пусть у их поясов всего по одному пистолету, и они еще не такие грозные, намного проще и дешевле, чем у мужчины, которого зовут Мастером. Но кроме этого, справа у каждого, так, чтобы мгновенно схватить, лежат пока укутанные рассветными сумерками короткие и широкие клинки, с надежными гардами, закрывающими руку, спящие в кожаных ножнах.

Рассвету очень любопытно узнать про них больше, и он хотел бы задержаться. Но ему нужно бежать дальше, будить всех и каждого на своем пути.

И, подгоняемый уже начавшим розоветь небом, он устремляется вперед…

— А в качестве ножниц для резки нитей пряхи могут использовать все что угодно. И кого угодно. Стадо пастыря нашего убедилось в этом не так давно, и спорить с этим нет у нас с вами ни желания, ни возможности. Почему, Мерлин?

— Потому что наш мир умирает, Мастер. — Один из подростков, худой, высокий, с большим носом ответил, не шевельнувшись ни на сантиметр. — Потому что чаша терпения была переполнена, и хлынул через ее край гнев.

— Именно, именно так. — Мужчина задумчиво посмотрел на восток, где горизонт уже на одну треть стал красноватым. — Вы же помните, что говорили вам? Про то, как встал брат на брата, отец против сына, жена против мужа. Когда помутился рассудок наш, сжигаемый изнутри гордыней и любовью только к себе, и человечество решило, что может все, что только взбредет в голову. Три поколения назад точно такой же рассвет стал последним из длинной череды тех, когда можно было просыпаться в своем доме и не думать о том, как дожить до вечера…

* * *

Год 20.. от P. X. Северо-западные губернии Российской Империи, телеканал РДТВ, прямой репортаж из зоны погашения Прорыва:

Камера крупным планом выхватывает сидящего на бруствере на скорую руку вырытого окопа крепкого парня. Шлем с поляризованным забралом, напичканный изнутри хитрой электроникой, аккуратно лежит на расстеленной ткани плащ-палатки. На парне грамотно подогнанный индивидуальный защитный комплект с верхним слоем «хамелеон». Сейчас камуфляж не активирован, и оператор может снимать его, не опасаясь, что фигура бойца размажется в одно сливающееся с фоном пятно.

Объектив, вероятнее всего, встроен в подобный защитный шлем, тем самым оставляя свободными руки репортера, вынужденного находится на линии фронта. Камера наезжает на лицо, обычное лицо русского парня, родом откуда-то с Брянска, может быть. Или с Харькова, Лиепаи, Гомеля, Новосибирска, с вновь отстроенных городов Туркестана или с Волги. Зуммер пси-совмещения начинает моргать, показывая, что до полной связи с ИД-матрицей осталось всего ничего, и…

Как обычно, все одновременно и привычно и незнакомо: несколько сияющих кругов перехода, погружение под ритмичные щелчки, соединение с матрицей, полный контакт…

* * *

Дым, едкий дым, сизого цвета. Он такой всегда. Если сгорает много-много пороха, то он такой всегда. Режущий слизистую глаз и ноздрей. И еще пахнет гарью и кровью. Он такой тяжелый, этот страшный и сладкий аромат. Ambre la guerre… Да и пусть я не прав в этом определении. Ведь при желании вы сможете меня понять.

Дым стлался повсюду, смешиваясь с густым утренним туманом. Плохо, когда он такой. Мешает смотреть, мешает увидеть момент Прорыва. А каждый раз, когда его не замечали, все заканчивалось так же, как и сейчас. Вон, покрутите вместе со мной головами, посмотрите, посмотрите вокруг. Увидьте не просто переломанные тела в камуфляже. Поймите каждого из тех, кто уже никогда не встанет с бруствера.

Сколько раз вам доводилось смотреть на мнемоэкране ИД-визора кадры с мест Прорыва? Помните, нет? Конечно, тяжело запомнить, проще не запоминать. Что можно увидеть и понять за несколько минут экранного времени… Да ничего. Мечущиеся движения камеры выхватывают только то, что должно быть видно. То горделиво подбоченившихся штабных крыс, которые немедленно оказываются там, где нужно, после того, как все закончится. То наваленные тесной кучей тела Тех, кто из-за Черты. Голос диктора, понижаясь и дрожа от торжественности момента, зачитывает какие-то невнятные цифры и перечисляет исковерканные номера боевых групп, закрывавших Прорыв. А потом начинают мелькать высокие кабинеты с теми, кто озабоченно хмурят лбы своих умных и ответственно-государственных лиц. Они что-то докладывают, говорят правильное, скорбное и нужное, льют ложь не то что ведрами, а цистернами… Встанем, не пустим, грудью, уничтожим и не забудем…

А на деле? А на деле нет никого, кроме тех, кто оказался рядом. И уж тогда — как карта ляжет, то ли пан, то ли пропал. Увело меня в сторону, несу тут чушь какую-то… А что только не понесешь, когда в крови еще бурлит адреналин и руки трясутся. Такой мелкой-мелкой дрожью. Нет, не трусливой ни хрена. Как бы попытаться показать вам это, как дать почувствовать?

Не знаю, не знаю, может быть, и получится. Давайте еще оглянитесь, присмотритесь внимательно. Видите — вон там, за сгоревшей кабиной, такое черное и неприятное? Не отворачивайтесь, не нужно. Еще час назад то, что там лежит, летело в вашу сторону, жадно разинув пасть и издавая голодный рык. Такое страшное, большое и уверенное в себе. Сильное и думающее только о том, что впереди какие-то жалкие неумехи, которые не смогут помешать. Сожрал, гнида? Лежи теперь там, где тебе лежится.

Чуть дальше задрал в небо ствол автоматический гранатомет. Рядом с ним, обняв его левой рукой, лежит Зот. Я не знаю, жив он или нет. Не давно Младший вытащил оттуда Лебедя и ползком поволок его на своем горбу в сторону медпалатки. Им досталось, да еще как. Рвануло где-то ближе к концу, подняло в небо фонтан из земли, досок и камня.