Читать книгу "Это смертное тело - Элизабет Джордж"

— Она бы сказала. Она не захотела бы, чтобы за нее волновались. Думаю, ты это понимаешь.

Фрейзер оторвал взгляд от газетных фотографий, в его глазах появилась тревога, и этот факт Белла отметила с удовлетворением. Мало в жизни было вещей, которые она ненавидела больше, чем тупиц, и она поставила Фрейзеру высокую отметку за способность быстро схватывать.

— Я это правило не нарушал. Может, в коллекции я и не самая блестящая монета, но я не…

— Знаю, милый, — быстро сказала Белла.

Бог свидетель, в душе он хороший мальчик. Возможно, он легко поддается чужому влиянию. Особенно когда дело касается женщин. Но в главном он хорош.

— Я знаю, знаю. Но иногда юные женщины — чистые барракуды. Ты и сам в этом убедился.

— Но не в этот раз. И не эта молодая женщина.

— Вы ведь были с ней друзьями?

— Так же, как и с Паоло. И с вами.

— Принято, — сказала Белла, хотя на душе у нее стало чуть теплее оттого, что он посчитал ее своим другом. — Но если человек с кем-то дружит, он лучше знает, что творится у того внутри. Тебе не кажется, что в последнее время она выглядела как-то иначе? Словно что-то было у нее на сердце?

Фрейзер потер рукой подбородок и задумался. Белла услышала скрип щетины. Ему надо побриться перед работой.

— У меня нет таланта читать чужие мысли, — ответил он наконец. — Вот вы — другое дело. — Он снова замолчал.

Белле и это понравилось. В отличие от других молодых людей он не выскакивал с глупыми, ни на чем не основанными предположениями. Он думал и не боялся повременить.

— Если это действительно она — а я вовсе не уверен, потому что все это кажется бессмыслицей, — возможно, она поехала туда подумать. Ей понадобилось спокойное место, а что может быть спокойнее кладбища?

— Подумать? — переспросила Белла. — Тащиться в такую даль, в Стоук-Ньюингтон, чтобы подумать? Думать она может где угодно. В саду. В спальне. Возле реки она тоже может думать.

— Ну ладно. Тогда что? — спросил Фрейзер. — Если считать, что это она. Зачем бы ей понадобилось туда ехать?

— В последнее время она была скрытной. Не такой, как всегда. Если это она, то поехала она туда по недоброй причине.

— Какой, например?

— Например, встретиться с кем-то. С человеком, который ее убил.

— Это полный бред.

— Возможно, но я позвоню.

— Кому?

— Копам, милый. Они просят дать информацию, а она у нас есть. У тебя и у меня.

— Да что это за информация?! То, что жиличка две ночи не являлась домой? В городе это на каждом шагу.

— Может, и так. Но у нашей жилички разные глаза — карий и зеленый. Сомневаюсь, что и у других пропавших людей можно найти такую особенность.

— Но если это она и если она мертва…

Фрейзер замолчал, и Белла подняла взгляд от газеты. В его голосе определенно было что-то такое, что усилило подозрения Беллы. Но тревога развеялась, когда он продолжил:

— Она — чудесная девушка, миссис Макэйч. Такая открытая и дружелюбная. Не похоже, чтобы у нее имелись какие-то секреты. Так что если это она, вопрос не в том, зачем она туда поехала, а кому на Божьей земле понадобилось ее убить?

— Какому-нибудь сумасшедшему, милый, — ответила Белла. — Мы с тобой знаем, что Лондон кишит ими.

Он слышал под собой обычный шум: акустическая и электрическая гитары, обе играли плохо. Акустическую гитару еще можно было стерпеть: запинающиеся аккорды, по крайней мере, не были усилены. Что же до электрической гитары, то ему казалось, что чем хуже исполнитель, тем громче он играет. Словно бы наслаждается своим неумением. А может, учителю нравится давать ученику полную волю при максимальном звуке, словно это урок, никак не связанный с музыкой. Он не мог выяснить, почему это так, однако давно уже оставил попытки понимать людей, среди которых жил.

«Если ты избран, ты это поймешь. Если показал себя таким, каков ты есть. Существует девять чинов, но мы — мы! — высший чин. Уничтожь Божий план, и ты падешь, как и другие. Разве ты желаешь…»

Прогремел совсем уж дикий аккорд. Этот звук, слава богу, разогнал голоса. Ему, как обычно, надо было уйти отсюда на время работы находившегося под ним магазина. Но он два дня не мог выйти. Столько времени потребовалось на то, чтобы уничтожить следы крови.

У него была своя комната, и он воспользовался имевшейся в ней крошечной раковиной в углу комнаты. Раковину можно было увидеть в окно, поэтому следовало соблюдать осторожность. Вряд ли кто-нибудь заметил бы его сквозь тонкие занавески, однако их могло отнести ветром в тот момент, когда он отжимал воду из покрытых вишневыми пятнами рубашки, пиджака и даже брюк. И все же ему хотелось ветра, несмотря на то что ветер был для него опасен. Окно он открыл в первую очередь, потому что в комнате было жарко, нечем дышать, по барабанным перепонкам стучало: «Бесполезно для нас сейчас, пока ты себя не покажешь», и мысль о воздухе заставила его подойти, спотыкаясь, к окну и распахнуть его настежь. Он сделал это ночью, он вынужден был сделать это ночью, а это значило, что он способен на анализ, и «мы не намерены сражаться друг с другом. Мы боремся с сыновьями Тьмы. Разве ты не видишь…»

Он закрыл уши наушниками, включил на полную громкость звук. Периодически проигрывал «Оду к радости» — она занимала в его мозгу столько места, что туда не влезали другие мысли и он не слышал преследующих его голосов. Ему надо было осмотреть себя, прежде чем показываться на улице.

В такой жаре одежда сохла быстро. Это позволило ему намочить ее во второй и в третий раз. Вода из темно-красной постепенно стала бледно-розовой, словно весенние цветы, и хотя без отбеливания или химчистки рубашка не вернет первоначальный цвет, худшие пятна исчезли, а на брюках и пиджаке они стали почти невидимыми. Оставалось все выгладить. У него был утюг, потому что ему важно было нормально выглядеть. Он не хотел, чтобы люди от него шарахались. Он хотел, чтобы они были рядом, чтобы они его слушали, он хотел, чтобы они знали его таким, каким он был на самом деле. Но этого не произойдет, если он будет невыспавшимся, неопрятным и в бедной одежде. Все это не годится. Он выбрал свою жизнь и хотел, чтобы люди знали это.

«…другие выборы. Перед тобой один из них. Потребность велика. Потребность ведет к действию, а действие — к славе».

Он искал ее. Славу, только славу. Она нуждалась в нем. Он слышал ее призыв.

Все вышло не так. Она посмотрела на него, и он увидел в ее глазах осознание. Он знал, что это удивление, она и должна была удивиться, но одновременно это означало и приветствие. Он пошел вперед, зная, что нужно сделать. В этот момент не было голосов, не было хора звуков, он ничего не слышал, даже музыки из наушников.

И он потерпел неудачу. Кровь повсюду — на ней, на нем, на ее руках и горле.