Читать книгу "Закон и жена - Уилки Коллинз"

Это удивляет тебя? Это удивляет и меня самою. Если б другая женщина написала то же самое своему мужу после того, как он поступил бы с нею так, как ты поступил со мною, я сочла бы ее поведение очень странным. Я также странным нахожу и свой поступок. Я должна бы ненавидеть тебя, а я не могу разлюбить тебя. Мне стыдно за себя, но я говорю правду.

Не бойся, что я буду стараться открыть твое убежище или уговаривать вернуться ко мне. Я не настолько безумна. Ты не в состоянии вернуться ко мне, ты сам не свой, но, когда успокоишься и одумаешься, ты сам вернешься ко мне, я в этом уверена. И неужели я буду иметь слабость простить тебя? Да, да это верно, я буду слаба и прощу тебя.

Но каким образом ты оправишься? Вот вопрос, над которым я думаю день и ночь, и мне кажется, что ты никогда не оправишься без моей помощи.

Чем могу я помочь тебе? На это ответить легко. Чего не мог сделать для тебя закон, то сделает жена. Ты помнишь, что я сказала тебе в доме майора Фиц-Дэвида, когда пришла в себя после обморока и узнала вердикт Шотландского суда? Я сказала тебе, что решила доказать его неправильность. Да! Письмо твое еще более укрепило во мне эту решимость. Единственное средство возвратить тебя ко мне как мужа любящего и раскаивающегося, заключается в том, чтобы изменить подлый Шотландский приговор «не доказано» на честный английский вердикт «невиновен».

Ты удивляешься, что, полная невежда по части законов, я высказываю теперь некоторые соображения? Я изучала их, мой милый; закон и женщина теперь знакомы между собой. Как истая англичанка я обратилась к «Лексикону» Огильви, и он подсказал мне; приговор «не доказано» означает, что во мнении присяжных виновность подсудимого не доказана; приговор «невиновен» означает, что присяжными доказана невиновность подсудимого. Юстас! Такой приговор должен быть произнесен над тобою целым светом, и в особенности Шотландским судом. Этому делу посвящу я всю жизнь свою, если Господь поможет мне.

Кто поможет мне, когда я буду нуждаться в помощи, этого я еще не знаю. Было время, когда я думала, что мы с тобой пойдем рука об руку для совершения этого важного дела. Теперь я лишилась этой надежды. Я не буду более ожидать или просить, чтобы ты помог мне. Человек, который думает, как ты, не может никому помочь; его удел безнадежность. Пусть будет так! Я буду надеяться за двоих и действовать за двоих. И я найду себе помощь, если буду ее достойна.

Я не буду ничего сообщать тебе о моих планах, я еще не читала отчета о процессе. Для меня достаточно того, что я уверена в твоей невиновности. Если человек невиновен, должно найтись средство доказать это; главное, напасть на путеводную нить. Рано или поздно, с посторонней помощью или без нее, но я найду эту нить. Да! Еще не зная подробностей твоего процесса, я с уверенностью говорю тебе: я достигну своей цели!

Ты можешь смеяться или плакать над этой слепой уверенностью. Я не забочусь о том, буду ли я предметом насмешек или сострадания. Я уверена в одном: обвиняемый будет возвращен свету оправданным и незапятнанным благодаря стараниям его жены.

Пиши мне иногда, Юстас, и верь мне; несмотря на всю горечь настоящего, верь в любовь и преданность.

ВАЛЕРИЯ».

Вот мой ответ! Как ни плох он с литературной стороны (теперь я могу написать гораздо лучше), но он имеет свое достоинство: он честно и откровенно выражал мои чувства и мысли.

Я прочла его Бенджамину. Он поднял руку кверху, это был его обычный жест, когда что-нибудь очень удивляло или поражало его.

— Это самое безрассудное письмо из всех, какие когда-либо были написаны, — сказал старик. — Никогда не слыхал я, Валерия, чтобы женщина бралась за такое дело. Господи, помилуй! Я совсем не понимаю нового поколения. Желал бы я, чтобы дядя ваш, Старкуатер, был здесь! Послушал бы я, что он сказал бы на это! О, дорогая моя! Что это за письмо жены к мужу! И вы намерены его отправить?

Я отвечала утвердительно, к величайшему удивлению моего старого друга. Я хотела прочесть «указание», оставленное моим мужем, и взяла с собой письмо, чтобы передать его поверенным.

Фирма принадлежала двум компаньонам. Когда я приехала к ним в контору, они оба вместе приняли меня. Один был сухощавый, нежный господин с кислой улыбкой, другой — полный, с сердито нахмуренными бровями. Оба не понравились мне. Они, как видно, чувствовали ко мне сильное недоверие. С первых же слов между нами произошел разлад. Они показали мне указание моего мужа, состоявшее в том, что он назначал половину своих доходов в пожизненное пользование своей жены, но я решительно отказалась от этих денег и заявила, что никогда не возьму из них ни одного фартинга[5].

Поверенные были непритворно поражены и удивлены таким решением. Ничего подобного ни разу не случалось им встретить в течение долговременной своей практики. Они спорили и убеждали меня отказаться от намерения. Компаньон с сердитыми бровями просил меня объяснить причины такого поступка. Господин с кислой улыбкой заметил ему, что я дама и, следовательно, не могу дать ему желаемых объяснений. Вместо всякого ответа я просила их передать мое письмо по назначению и оставила контору.

Я не желаю приписывать себе качеств, которых во мне нет. Я поступила так потому, что гордость запрещала мне принять что-либо от Юстаса после того, как он меня покинул. Мое собственное маленькое состояние (800 фунтов годового дохода) оставалось за мной по брачному контракту. Этого было более чем достаточно для одинокой женщины, и я решила этим довольствоваться. Бенджамин настаивал, чтоб я жила у него и считала дом его своим. При таком сложившимся положении предстояли расходы только на ведение дела для оправдания моего мужа. Я могла и хотела быть вполне независимой.

Пока я исповедую свои слабости и заблуждения, я, по справедливости, должна прибавить, что, несмотря на любовь к моему несчастному, заблуждающемуся мужу, я не могла простить ему одного. Прощая все, я никак не могла примириться с мыслью, что он утаил от меня свою первую женитьбу. Почему именно эта мысль была так горька и нестерпима для меня, я не в состоянии объяснить. Тут замешалась, как мне кажется, ревность. А между тем нелепо было ревновать, в особенности при воспоминании об ужасной смерти несчастной женщины. Когда я впадала в уныние или была в дурном расположении духа, я все-таки говорила себе: «Юстас не должен был скрывать от меня этой тайны». Что сказал бы он, если бы я была вдовой и скрыла от него это?

Домой я вернулась уже к вечеру. Бенджамин, как видно, поджидал меня, потому что отворил мне садовую калитку, прежде чем я успела позвонить.

— Приготовьтесь к сюрпризу, дорогая, — сказал он. — Ваш дядя, почтенный доктор Старкуатер, приехал и желает вас видеть. Получив сегодня утром ваше письмо, он с первым же поездом отправился в Лондон.

Через минуту я была уже в крепких объятиях своего дяди. В своем одиночестве я глубоко чувствовала всю доброту пастора, немедленно приехавшего в Лондон, чтобы увидеть меня, и от души была ему благодарна. Глаза мои наполнились слезами, но слезы эти не были горькими и тяжелыми.