Читать книгу "Господин следователь. Книга четвертая - Евгений Васильевич Шалашов"

Слухи об убийстве наверняка распространились, а убийства нормальные люди не жалуют.

Но я, как последний дурак, время от времени засовывал руку в карман и нащупывал рукоять револьвера, раздумывая — не замерзла ли на морозе смазка?

Народ, разумеется, толпился — как же без этого? но городовые, а также мы с Абрютиным, изображали оцепление, чтобы не подпускать к могиле ни безутешную вдову, ни сирот. Но я, хотя и озирался, не усмотрел никого, кто напоминал бы вдову или сироту. Если это на самом деле убийство, скорее всего, его совершили домашние. И они могли и не прийти. Не подались бы в бега. Далеко-то не убегут, но лови их потом.

Холм был свежим, земля, насыпанная над гробом, достаточно рыхлая, не промерзла, поэтому копари, озадаченные старшиной, управились быстро. Хуже было, когда гроб начали извлекать из земли. Но с присказками и «малой механизацией» дело пошло.

Когда мужики вытащили гроб, все дружно сняли шапки.

— Здесь крышку открывать будем? — повернулся исправник к Федышинскому, околачивавшемуся рядом с могилой. — Может, посмотрите его прямо здесь, а потом снова закопаем?

— Еще чего не хватало, — фыркнул доктор. — Какой дурак на морозе покойника осматривать станет? А просто посмотреть мало — нужно как следует. Может еще и вскрытие придется делать? Господин следователь с меня акт вскрытия затребует.

Конечно затребую, если потребуется. Ишь, почти в рифму. Но если причину смерти удастся установить без вскрытия, так и ладно. И мне, и суду присяжных достаточно просто Акта осмотра тела.

— Так что, в Череповец повезем? — озабоченно спросил Абрютин. — Иван Александрович, ваше мнение?

Я покачал головой:

— В город везти — долго, да и смысла нет. Зря мы, что ли, с собой господина Федышинского брали?

— Я что — предмет неодушевленный, чтобы меня с собой брать? Сундук какой или чемодан? — сразу же оскорбился доктор, усмотрев в моей фразе некий намек.

Чего это он крысится? Не говорил я про него, как неодушевленный предмет. В санях он лежал вполне себе одушевленный, даже храпел.

— Михаил Терентьевич, что же вы, словно неродной? Это я так, образно, безо всякой задней или передней мысли, — принялся юлить я, стараясь быстренько подольстится к нашему эскулапу и унять его праведный гнев. Ишь, нашел время обижаться. А ведь обидится, придется мне Акта месяц дожидаться. Но сама бумажка ладно, подождет, а вот причины смерти?

— Господин исправник и меня взял с собой, и вас. А мертвеца в сарай какой-нибудь нужно везти. Доктор, сарай вас устроит? В вашей покойницкой, если и потеплее, то ненамного.

Федышинский только махнул рукой и что-то пробурчал себе под нос. Кажется, опять выражал надежду, что меня либо переведут куда-то подальше, либо уволят. А еще лучше, чтобы молокососы, из-за которых ему не дают заниматься любимым делом (каким, интересно?) проваливались сквозь землю. Можно подумать, что я нарочно трупы подбрасываю? Они сами-собой появляются.

Но хорошо, что на свете имеются мудрые и сдержанные люди. Такие, как наш исправник. Пока я думал — куда бы пристроить труп, Абрютин уже принялся отдавать приказы.

— Тузов, — повернулся исправник к старшине. — Скажи мужикам, чтобы домовину в конюшню везли. Там половина пустая, сено уберете, так места хватит. И покойник не попортится, и господину доктору работать теплее.

— И стол пусть какой-нибудь там изладят, — поспешно сказал доктор. — Или хотя бы гроб на козлы поставить, чтобы повыше. И лампу керосиновую, а лучше две, чтобы света побольше.

Мужики закряхтели, поставили гроб на рукоятки лопат и потащили на телегу. Установили, перевели дух.

Молодцы, с натугой, но дотащили. Я ведь неправильно говорю, именуя последнее пристанище покойного Паисия Ларионова гробом. Правильнее все-таки домовина, потому что не из досок сколочено, а выдолблено из целого дерева. Не знаю породу. Может дуб? Но, насколько помню, еще Петр Великий запретил хоронить в дубовых колодах, чтобы не переводить попусту лес, нужный для кораблей. Впрочем, может этот указ уже отменили, или он позабыт. Да и какая разница? Не мне этот гроб таскать.

Пока возились (как здесь говорят — шебурошились) уже стемнело, но доктор решил не откладывать осмотр покойника на потом. Да и крестьянам ужас, как не хотелось, чтобы мертвец, которого уже один раз хоронили, оставался на ночь.

Фрол Егорушкин, приглядывавший за мужиками и покуривавший самокрутку, сообщил:

— Боится народец, что коли до ночи Паисий долежит, так оживет и кровь пойдет сосать.

— А он может ожить? — поинтересовался я.

— Да кто их знает, этих покойников-то? — глубокомысленно изрек фельдфебель, поглядывая куда-то за спины крестьян.

И куда это он уставился? А, конечно, как же я сам не догадался, куда может уставится наш Дон Жуан? Разумеется, на девок. Как раз за спинами мужиков и стояло несколько деревенских Дульсиней. Близко подходить боязно, но ведь интересно ж. Эх, Егорушкин, ничему тебя жизнь не учит.

— Фрол, я тебя искренне уважаю, — сказал я. — Но ежели, мужики тебя бить придут, заступаться не стану. Разве что — присмотрю, чтобы до смерти не убили.

Егорушкин сделал изумленные глаза — дескать, с чего это меня мужики придут бить? Нет, горбатого даже могила не исправит.

В конюшне поставили козлы, отыскалось и несколько досок. Ну вот, стол готов. Мужики сняли крышку с гроба и осторожно переложили мертвое тело на стол. Закрестились, но ничего, в обморок никто не упал.

Керосиновая лампа в деревне нашлась только одна, ее прицепили сверху, на балке, пришлось устанавливать свечи.

— Осторожнее, сено кругом! — ворчал доктор. Убедившись, что все готово, приказал: — Господин следователь может остаться, остальные вон.

Приказ был лишний. Никто не горел желанием оставаться в конюшне с мертвецом, даже я. Может, он и на самом деле встанет и примется кровь сосать? Доктора-то не тронет, у того в крови слишком много спирта, любой вурдалак отравится, а мне-то за что?

Принял бы слова доктора о причинах смерти на веру. Но пришлось оставаться, любоваться промерзшим покойником. Запаха нет, так уже хорошо.

— Красавчик какой, лежит, словно живой, — похвалил доктор покойника, снимая с его лица покров. Вздохнул: — правильно говорят, что лучшим бальзамировщиком является холод. Кстати, а вы читали «Старинное искусство бальзамирования трупов» профессора Херсла? Вышла, правда, давненько, лет двести назад, но очень поучительная книга.

— Михаил Терентьевич, господь с вами, — хмыкнул я. — Я о такой книге даже не слышал.

— Ну да, где же нынешней молодежи