Читать книгу "Лже-Нерон. Иеффай и его дочь - Лион Фейхтвангер"

К сожалению, Варрон был прав. Поэтому Цейоний не стал отвечать на его возражения и лишь констатировал:

– Значит, вы не хотите мне помочь?

– Хочу, – ответил Варрон, – если вы поможете мне.

Он это сказал без злобы. Он не радовался тому, что заставил Дергунчика так явно обнаружить свое бессилие. Напротив, опасные стороны его затеи вырисовывались перед ним все отчетливей, все грознее, и могущественная Римская империя, как исполин, вставала за маленьким Цейонием. Он сделал последнюю попытку и принялся спокойно уговаривать сумрачного Цейония:

– Подумайте еще раз, мой Цейоний. Не говорите сразу «нет». Прошу вас, подумайте.

На какую-то долю секунды Цейоний заколебался: не будет ли в самом деле умнее согласиться на предложение Варрона? Он предвидел, что без помощи этого человека Лже-Нерон наделает ему много хлопот и осложнений. Но перед глазами его встал прикрытый ларец с восковым изображением опозорившего свой род прадеда. Всякий другой имел бы право пойти на уступку, он, Цейоний, – нет. Это ожесточило его, но озлобился он не на себя, а на Варрона. Чувство угрюмого смирения сменилось безмерной яростью против человека, который расселся тут в непринужденной дерзкой позе и словно находит удовольствие в этой отвратительной восточной неразберихе. Цейоний выпрямился, стал римлянином, наместником императора.

– Я, конечно, не могу вас заставить, – ответил он самым сухим, ржавым, чиновничьим тоном, на какой был способен. И тут же резким, срывающимся голосом закричал: – Я представляю тут особу цезаря! Я не заключаю сделок с его подданными!

Варрон не радовался гневу губернатора, как только что не радовался его беспомощности. Как бы подводя итог разговору, он сказал – и в его голосе прозвучало скорее самоотречение, чем ирония:

– К сожалению, вы были правы, Цейоний, в тот раз, когда мы впервые здесь встретились. Мы и в самом деле не можем сотрудничать. – И ушел.

Вечером того же дня Цейоний понял, какую тяжкую ошибку он совершил. Он припоминал слова Варрона, его лицо, его позу, его интонации, и вдруг ему стало до боли ясно, что за самозванцем Нероном стоит не кто иной, как этот его старинный недруг. Он, Цейоний, опять поступил неправильно: следовало либо пойти на условия Варрона, либо применить по отношению к нему силу.

Он тотчас же отдал приказ взять Варрона под стражу. Но тот был уже на пути в Эдессу.

18

От игры Варрона расходятся круги

Свою дочь Марцию Варрон повез с собой. Белолицая, строгая Марция любила отца, но в Эдессу она ехала неохотно. В Антиохии еще слегка чувствовался Рим. Эдесса же была Востоком, и только. Однако отец приказал – и она повиновалась.

За Варроном следовал большой обоз. За последнее время сенатор, насколько это было возможно, распродал свои владения на территории римской Сирии и все, что мог, переправил за границу. Теперь он увозил с собой остатки своей движимости. Сам он, Марция и немногочисленная свита с большой поспешностью ехали верхами впереди. Вскоре они прибыли в Апамею, последний город на рубеже римских владений. Переехали через Евфрат по мосту, взобрались на низкий холм, по гребню которого проходила граница, и остановились на этом холме, уже за пределами римской территории.

Здесь, наверху, на границе, Варрон дождался своего обоза. Он остановил коня, когда обоз переезжал через мост. У ног его извивалась желтая река; медленно проходил огромный поезд – люди, животные, повозки с кладью.

Итак, этот маленький холм, задумчиво сказал себе Варрон, есть одна из вершин его жизни. Он многое оставил на римской территории – виллы, поместья, людей, коней, вещи, деньги. Ценностей на добрых пятнадцать миллионов сестерциев, в две с половиной тысячи раз больше, чем сумма пресловутого налога. И не только это оставалось на другом берегу. Он оставил там весь западный мир, все римское, что было в нем, оставил римскую цивилизацию и греческое образование. Но Варрон ни о чем не жалел. Его обращение к Цейонию, его вторичное, настойчивое предложение – это была последняя уступка разуму. То, что Цейоний не уступил, было указанием судьбы. Теперь Варрон перешел мост, теперь он с головой бросается в игру.

На этом маленьком холме, возле Апамеи, он задержался, глядя, как его люди и вещи покидают римские владения. Мимо него проносили ларец с документами. Он остановил носильщика, достал расписку. На оборотной стороне, в графе «убыток», вписал: «Пятнадцать миллионов сестерциев и целая цивилизация».

Короткий путь до Эдессы он проехал в отличном расположении духа, обуреваемый жаждой действий. Куда бы он ни приезжал, повсюду сбегались люди, бурно его приветствуя. То обстоятельство, что в храме Тараты скрывался человек, которого большинство считало императором Нероном, повергло всю область в нетерпеливое и смутное ожидание грядущих великих событий. Когда Варрон вступил в Эдессу, его встретили как долгожданного владыку. На улицах густыми толпами стояли люди, и все они – сирийцы, персы, арабы, евреи, греки – с ликованием его приветствовали, как будто сам император Нерон прибыл в любимый город Эдессу.

Варрон хорошо знал восточное непостоянство и не переоценивал значения этого приема. Он знал, что впереди еще длинный, трудный путь. Прежде всего надо было привлечь на свою сторону царя Маллука и Шарбиля. Он знал их обоих; они хитры и упрямы и, несомненно, возьмут немалую цену за помощь. Он был убежден, что царь и верховный жрец так же нетерпеливо ждут этой встречи, как и он. Тем не менее царь Маллук только спустя три дня пригласил его во дворец.

Началась одна из тех медлительных, бесконечных бесед, которые любил царь и которые так действовали на нервы людям Запада. Однотонно журчал фонтан, и уже дважды слуга откидывал висевший у входа ковер и выкликал время, а собеседники все еще не подошли к тому, что занимало их мысли.

Наконец Варрон начал:

– Когда в последний раз я удостоился чести предстать пред лицом повелителя Эдессы, мы говорили о неком человеке