Читать книгу "Жажда расплаты - Евгения Михайлова"

Валерия терпела, сжимала себя в стальных тисках, чтобы только не превратиться в надоевшую злобную пилу.

Сейчас Валерии не нужно думать о том, как все выглядит глазами Артема. С возрастом мальчик стал многое видеть и понимать. Впрочем, на его жизнерадостности это не сказалось. Сын в своем довольно сложном возрасте остается легким, незлопамятным, необидчивым человеком. Он старается жить, как ему проще и приятнее. А после той драматичной ночи дедушка Леша предложил пожить ему у них. Пойти в местную школу. И дать немного отдохнуть маме, которая сейчас не очень хорошо себя чувствует. Вот где праздник! — радостно понял Артем. Огромный особняк с прислугой и водителями. Частная школа, где он самый элитный ученик. Его никто из учителей и не подумает напрягать. И бассейн дома, и каток рядом, и Новый год скоро, когда его завалят подарками. Он уже начал кое о чем мечтать и не слишком деликатно намекать. Недавно, когда Артем завтракал в обществе бабушки и дедушки и невинно, любовно смотрел на них, баба Валя вдруг произнесла: «Только не мотоцикл, Темочка. Не эти байки-убийцы. Ты нам слишком дорог для таких безумных подарков». Ладно, нет так нет. Он и не знал, что бабушка такая провидица и читает мысли. Но теперь еще интереснее: и что тогда?

Валерия улыбнулась. Это особо ценное качество человека — настроить себя только на праздник, постоянно ждать его. Она и сама так провела детство с родителями. Но, конечно, до безмятежности и стабильного ликования Артема ей далеко. У нее всегда были свои печали и горести, которыми она просто не делилась с близкими, чтобы не расстраивать их. Сын живет под лозунгом: «Прощай, грусть». И слава богу, конечно. Артем даже не заметил, что все в доме чем-то расстроены. Или уже настолько погрустнел, что не захотел заметить. В любом случае это лучший выход — пожить ему у родителей. Пока… Пока что? Это вопрос.

Опыт семейной жизни Валерии научил ее стойко держать удары. Даже заметив особо дружеские отношения Влада с Юлией Виноградовой, Валерия не впала в панику. Вскоре она поняла, что эти отношения уже не только дружеские. Виноградова явно была от него без ума не как друг, а как влюбленная женщина. Конечно, что-то между ними происходило, но Валерия вынесла и это. И речь не о мимолетном флирте на вечеринке: эти двое целыми днями рядом.

Валерия уже научилась читать мужа как никого другого. Влад не влюблен в Юлию, это точно. Если и есть или была между ними сексуальная близость, то это ни в коем случае не страсть с его стороны. Он уважает Юлию как человека. А к женщине Юлии он испытывает что-то вроде жалости. Точно не роковое влечение мужчины. Тут Валерия ошибиться не может. Муж и к ней никогда не испытывал рокового влечения. Только супружеский долг. Но в том ее великое преимущество перед всеми женщинами вокруг. Для Влада долг — это очень много, это выше всего. Так понимает он благородство, честь, все, что должно определять главные и спасительные критерии даже самого свободного и независимого мужчины. Все можно, но до этих границ. Это из высоких мотивов, но есть и приземленные. Влад понимает, сколь многим обязан отцу Валерии и что из этого вытекает.

Валерия, справляясь с собственными обидными и горькими раздумьями, всегда чувствовала себя защищенной в своем статусе жены Владислава. Она все же единственная.

И вдруг что-то заставило ее совершить этот первый, по-настоящему безумный поступок в жизни: сорваться с теплого, уютного места и помчаться в ночь — без звонка и даже без сомнений…

Это случилось. Она застукала его с этой проклятой Смирновой… И в том отблеске любимой настольной лампы она, стоя на пороге, как нищенка, увидела все. Все, чего ей самой не испытать никогда на свете. Валерия увидела своего сильного, непобедимого мужчину, который утратил все самообладание, независимость, гордость и благородство в пламени животного, уничтожающего все остальное, непреодолимого влечения к одной красивой кукле. Он готов отдать ей не только всего себя, но и их общую с Валерией жизнь, годы доверия, бесценные дни сотрудничества ради ребенка. Это и есть та самая чертова роковая страсть. И как с ней бороться? О том, чтобы не бороться, не может быть и речи.

Отец сказал Валерии: «Подумай и прими решение. Всякое случается с людьми. Они уезжают из страны или, к примеру, на Камчатку или Сахалин. Они просто исчезают. Подумай, что ты чувствуешь, взвесь и реши. Жена имеет право даже на приговор».

— Что чувствую? — спросила Валерия сейчас у своего отражения в черном стекле. — Только ненависть. Я ненавижу. Сильно. И не одну ее. Может, ее в меньшей степени, что ничего не отменяет. Она должна не просто ответить, она должна долго отвечать, может, всю свою жизнь. И еще я чувствую, что не отпущу его. Ни за что. Живым — никогда. Вот, папа, что я чувствую. Но тогда тебе не ответила: боялась, что ты как-то не так поймешь мои слова. С тобой такое бывает — слишком простые и страшные решения всегда под рукой.

Предательство Ковальского

Антон приехал на работу на час раньше. Прошел по безлюдному коридору, пересек не пустую, а мертвую приемную и вошел к себе. Ночью он принял решение — удалить из телефона страшное последнее фото Галины. Ужасно, но он настолько слаб, что не смог это сделать дома, пытаясь до самого утра. Это казалось каким-то изощренным предательством. Галя неведомыми, высшими путями сумела прислать ему этот прощально-жуткий привет. Этот гаснущий взгляд, в котором только любовь и мольба. Эта раскрытая беспомощная ладошка, в ней чужая побрякушка… Бедная, бедная ладошка, несчастная Галя. Ей не дано было не только иметь такую блестящую ерунду, но даже украсть ее. О любви — чьей-либо — и мечтать не приходилось. Ее убили за то, что она слишком любила сама. Эту свою чудовищную копию, которой надоело ее пристрастное участие в его жизни. Кровный брат-близнец выполнил свою кровавую миссию.

А ведь она приходила к Антону ночами, и ее измученная, загнанная душа могла получить каплю тепла. Он ведь способен на сочувствие и благодарность. Но он просто пользовался этим несчастным, полуживым телом и платил смешные деньги. Как тащить сознание такого преступления, с кем он мог бы поделиться… Да знает он, с кем мог бы поделиться. Она одна, которая поймет. Даша. Но смеет ли он взваливать на нее свою тяжесть? И можно ли надеяться, что она приедет к нему после