Читать книгу "Страсти по опере - Любовь Юрьевна Казарновская"

тебе хотел сказать: „In bocca al lupo!“» В волчью пасть, по-русски — ни пуха ни пера, самое оперное выражение. По-русски отвечать полагается «К чёрту!», а по-итальянски «Crepi lupo!», то есть волк подавится и сдохнет. И ещё сказал Паваротити: «Вообще купайся в том, что ты делаешь, а я тебе буду во всем помогать». Я сказала: «Спасибо, дорогой маэстро!» Это был грандиозный спектакль!

За пультом которого стоял потрясающий Джеймс Левайн. То, что он вытворял с оркестром, было настоящим чудом! Он напоминал океан, по которому сначала бегут небольшие волны, с кудрявыми гребешками, потом приходит громадная волна — и опять зыбь и рябь… Как он аккомпанировал певцам! Он был весь на сцене, он с нами пел, дышал и жил — совсем как Евгений Фёдорович Светланов в «Китеже»! Таким был и Левайн. Все слова знал — за всех персонажей. И не просто знал — показывал нужное состояние!

Потом, вспоминая этот спектакль, я нашла очень много общего с тем, что делал в «Паяцах» Лев Дмитриевич Михайлов. Помню, мы с Паваротти выезжали на очень похожей телеге, и действие разворачивалось на фоне невысоких холмов, под бешеным южным солнцем. Оно, когда начиналась баллада Недды, ещё стояло в зените, а потом сгущались быстрые сумерки, и дуэт с Сильвио звучал уже на фоне каких-то невероятно красивых облаков и мерцания крупных вечерних звёзд… Но дело было не только в каких-то внешних признаках, а во взаимоотношениях действующих лиц, в общем решении сценического пространства, в расставленных для героев акцентах… Я себя чувствовала как рыба в воде!

Дело, наверное, в том, что я всегда и мозгами, и душой, и своим сердцем была среди драматических певиц. А вокальные мои возможности тогда были ещё очень лирическими. Но сердцу, как известно, не прикажешь, и в театре Станиславского и Немировича-Данченко говорили, что именно это сочетание лиризма и драматической свободы на сцене делали мою Недду очень интересной! И молодость, молодость — в звуке и эмоциях, лёгкость в движениях и пластике. Конечно, этого успеха не было бы без Любови Орфёновой, без умных дирижёров, благодаря которым я пела эту партию не калориями, а умением. И Недда многое определила в моей дальнейшей судьбе…

Любаша из предгорий Этны

Наверное, именно «Сельская честь» в наибольшей мере выражает наше понимание и наше ощущение того стиля, который принято называть веризмом. И родилась она при весьма необычных обстоятельствах. Есть такое общеизвестное выражение — проснуться знаменитым. Именно это произошло утром 18 мая 1890 года с никому не известным дотоле молодым композитором Пьетро Масканьи, сыном булочника из Ливорно.

Он, родившийся через несколько месяцев после начала гражданской войны в США и умерший за месяц до окончания Второй мировой, проживёт очень долгую жизнь. Напишет полтора десятка опер. Но на закате дней вынужден будет признать, что именно «Сельская честь» более полувека кормила его и прославила на весь мир.

«Сельская честь» — одна, вторая. третья…

Возможно ли сейчас представить себе, чтобы некая опера была исполнена и записана под управлением автора ровно через полвека после премьеры? Но «Сельская честь» воистину родилась под счастливой звездой — и сегодня любой желающий может услышать голоса Беньямино Джильи, Лины Бруны Разы, Джульетты Симионато и Джино Бекки, а заодно и самого Пьетро Масканьи, провозглашающего тост на юбилейном банкете. Правда, великий Артуро Тосканини отозвался об этой записи не слишком лестно…

Джузеппе Верди, Джакомо Пуччини, Арриго Бойто, Пьетро Масканьи, Руджеро Леонкавалло и Умберто Джордано

А началось всё с конкурса на лучшую одноактную оперу, который объявил в 1888 году миланский издатель Эдуардо Санцоньо — объявил только для композиторов, чьи произведения на сцене никогда не ставились. Авторы были совершенно свободны в выборе сюжета. Масканьи выбрал появившуюся за несколько лет до этого небольшую новеллу Джованни Верга «Сельская честь». Впоследствии изрядно обиженный Верга, с которым Масканьи не удосужился даже встретиться и потолковать, подал иск к композитору и издателю и отсудил у них очень кругленькую сумму… Но это будет потом.

А пока новеллу, как это часто бывает, тут же переделали в драму и в роли Сантуццы заблистала гениальная Элеонора Дузе — как тут было устоять юным композиторским дарованиям? И они, как водится, не устояли. Сегодня уже почти никто не помнит о том, что всего за месяц (!) до премьеры оперы Масканьи в том же самом театре (!) состоялась премьера другой оперы, написанной по той же новелле. Она называлась «Злая Пасха», и автором её был композитор Станислао Гастальдони — кто не знает сегодня его песни «Musica proibita» («Запретная мелодия»)? На конкурс Санцоньо «Злая Пасха», не произведшая на публику ровно никакого впечатления, по определению попасть не могла, так как имела целых три акта. В 1894 году друг Верги композитор Перротта написал симфоническую поэму «Сельская честь». Через год некий Оресте Бимбони — в Палермо! — представил свою оперу «Сантуцца».

В 1907 году Доменико Монлеоне из Генуи сочинил свою «Сельскую честь». Этот факт не прошёл мимо юристов Масканьи, по их требованию представления «оперы-спойлера» были запрещены, Монлеоне приспособил свою музыку к другому либретто и в итоге о его «Сельской чести» вспомнили только в конце ХХ века! И воистину нет числа подражаниям и пародиям, которые породила опера Масканьи…

Джемма Беллинчони и Роберто Станьо в опере «Сельская честь»

Кто-то даже ухитрился подсчитать, что с 1890 по 1945 год «Сельская честь» только в Италии была исполнена более четырнадцати тысяч раз — это примерно по двадцать с лишком спектаклей каждый месяц более полувека подряд! А сейчас на мировых сценах опера дается в среднем 700 раз в год.

Но в тот момент, когда Санцоньо объявил о своём конкурсе, Масканьи был увлечён «аристократическим» сюжетом «Гульельмо Ратклиффа» и, несмотря на все уговоры издателя, вовсе не горел желанием вникать в чувства простых сицилийских крестьян. И уж точно не знал, не ведал он о том, что в то же самое время в далёкой России Пётр Ильич Чайковский столь же неохотно принимался за поначалу совсем не привлекавший его сюжет пушкинской «Пиковой дамы»! Вот уж истинно, как говорил Пушкин, бывают странные сближенья…

Хуже того. Масканьи тогда не очень вежливо попросили из Миланской консерватории, и он, по-русски говоря, перебивался с хлеба на квас — ему не на что было даже купить нотную бумагу и карандаши! И он знай твердил себе: