Читать книгу "Симона Байлз. Смелость взлететь. Тело в движении, жизнь в равновесии - Симона Байлз"

ничего не случилось.

– Десять повторов на бревне, – сказала Эйми, поправляя мат на одном конце деревянного снаряда 10-сантиметровой ширины, обитого замшей.

– Десять? Это слишком много! – возмутилась я.

Эйми даже не посмотрела в мою сторону. Она была очень недовольна мной. В то утро «противная Симона» показала себя: я отказывалась выполнять кардио-упражнения, бормотала себе под нос или отвечала, что не стану больше бегать вверх-вниз по лестнице. У меня и правда была небольшая простуда и насморк, но Эйми не собиралась идти на уступки.

– Симона, я не шучу, – сказала она. – Тебе надо выполнить все связки, чтобы повтор засчитывался.

– Ладно! – бросила я недовольным тоном.

Я выпрямила спину, задрала подбородок и подняла руки вверх, сложив пальцы, как танцовщица. Сделала глубокий вдох, вспрыгнула на бревно и начала первый повтор. В самом конце я сделала паузу между двумя сальто, которые должны были идти непрерывно.

– Не считается, – сказала Эйми. – Сначала.

И всю нашу сессию на бревне она продолжала это повторять.

– Нет, не считается. Ты не сделала связку. Сначала.

Я злилась, потому что порой Эйми останавливала меня там, где я все-таки делала связки, и одобряла повтор, где мне это, по моему мнению, не удавалось. Наконец, сделав семь засчитанных повторений, я взорвалась:

– Сколько можно! Я уйду когда-нибудь с этого бревна?

– Да, когда сделаешь все три связки, – ответила Эйми. – Ты должна выполнять все три.

– Так нечестно! – крикнула я в ответ. – Третья связка – бонусная.

– И все равно ее надо делать, – твердо заявила Эйми.

Мы обе знали, что обычно она засчитывала повтор, даже когда бонусную связку я выполняла не идеально, но только не сегодня. Я была рассержена и недовольна; мне тяжело было слышать, как Эйми повторяет «нет», а еще у меня текло из носа.

– Мне надо высморкаться, – сказала я.

– Иди, – ответила Эйми, отмахиваясь от меня. – Но когда вернешься, продолжишь повторы.

– Да я уже сделала семь! – запротестовала я. Это было самое большее количество повторов, которое Эйми когда-либо мне назначала. Обычно она ограничивалась пятью.

– Сделаешь еще три, – сказала она. – Со связками.

Я чувствовала себя такой злой и несчастной, что разрыдалась и не могла остановиться. Поэтому после соскока при каждом повторе уходила в душевую и высмаркивала нос. Эйми тем временем раздражалась сильнее и сильнее.

– Симона, если не вернешься на бревно за десять секунд, я добавлю еще одно повторение, – крикнула она, когда я сидела в душевой. В тот момент я рыдала так, что слышали все в зале. А потом словно с цепи сорвалась:

– Да мне плевать! – заорала я. – Давай, добавляй!

Когда, наконец, я закончила сессию на бревне, то пробормотала так, чтобы Эйми услышала:

– Я уже выполнила норму на вечернюю тренировку. И на завтрашнюю тоже, потому что я сделала сегодня восемнадцать повторов.

Эйми спокойно посмотрела на меня и ничего не ответила. Когда позднее я вернулась на вечерние занятия, она сказала:

– Хорошо, Симона, пять повторов на бревне.

– Я их уже сделала утром! – с недовольным видом ответила я.

– Не важно, – ласково сказала Эйми. – Нужно еще пять.

Это был один из худших дней у нас с ней. Но она не стала звонить родителям, как делала иногда, когда не могла со мной справиться. И, должна сказать, это мне очень не нравилось. Обычно такой звонок означал папину нотацию на тему того, как я не ценю предоставленные мне возможности, а мама иногда даже грозила вообще забрать меня из гимнастики.

Все в зале знали моего отца. Он приезжал забирать нас с Адрией и мог зайти в зал посмотреть, над чем мы работаем. А вот маму там практически не видели. Честно говоря, она понятия не имела, какие элементы мы разучиваем, и даже не знала их названий. Единственное, что ее интересовало – мои результаты на соревнованиях. Так ей было проще. Она считала, что, держась от моих занятий на некотором расстоянии, она помогает нам обеим сохранять некую перспективу. И всегда говорила мне:

– Я не твоя фанатка, Симона. Я твоя мать.

Тем не менее, когда она приезжала в Bannon, все знали, что это означает – требуется ее вмешательство относительно моего поведения или еще каких-то проблем с тренировками. Тренеры перешептывались:

– Смотри, миссис Байлз здесь.

Они знали, что мама руководит собственной компанией и считает себя начальником во всем. Эта невысокая женщина с мягкими манерами была одновременно очень властной и настойчивой, несмотря на приятное улыбающееся лицо. К тому же больше всего на свете я боялась огорчить маму Байлз. Вот почему я благодарна Эйми за то, что она старалась разбираться с моими вспышками самостоятельно, не вызывая родителей.

Я тренировалась больше тридцати пяти часов в неделю, сосредоточившись на наращивании силы, кардио-упражнениях и связках между элементами, чтобы вся программа выглядела единым целым. Мне до сих пор нравилось чувство полета, которое я получала в гимнастике – это не изменилось, – но Эйми вам скажет, что почти два года я вела себя на тренировках отвратительно. Возможно, в глубине души я до сих пор сердилась на то, что мне пришлось отказаться от обычной школы; может, мне надо было скорректировать дозировку лекарств от СДВГ; а может, во мне просто бунтовали подростковые гормоны. Как бы то ни было, ситуацию усугубляли и длительные тренировки, и строгий режим. Иногда мне просто не хотелось терпеть, как много часов другой человек говорит мне, что делать.

Эйми недавно рассказывала подруге, на что тот период «противной Симоны» был похож с ее точки зрения: «Симона просто швыряла свое тело из стороны в сторону и даже не пыталась четко выполнять упражнения, – говорила она. – Когда ребенок ведет себя так, это означает проблемы с контролем. На самом деле она говорит: Я вам всем покажу, что не хочу выполнять ваши команды. Я знаю, что семья у Симоны строгая. Поэтому она бунтовала, приходя в зал, ведь дома вести себя так ей не позволяли. По крайней мере раз в неделю в тот период я вызывала Рона или Нелли к себе в кабинет и говорила: “Я должна вам рассказать, что случилось сегодня”. Мне приходилось ставить их в известность, потому что это помогало приводить Симону в чувство. Я помню, как она постоянно огрызалась и недовольно бормотала себе под нос, но открытого сопротивления Симона не проявляла. К тому же я работаю с подростками постоянно. Они все противные. Для Симоны такое поведение – если оглянуться назад – было нехарактерно, но я много лет тренировала девочек ее возраста. Поэтому речь тут не об одной отдельной гимнастке, а обо всех. Я реагирую так: