Читать книгу "КРАСНЫЙ ШАТЕР - Анита Диамант"

ей руки и подол платья, старалась всегда держаться поближе к своей спасительнице.

Присутствие вечно оборванной и забитой женщины не доставляло удовольствия Лии, которая иногда теряла терпение. «Иди в свой шатер», - говорила она порой, когда Рути слишком уж ей надоедала. Но потом мама всегда сожалела о своих словах, заставлявших бедолагу съежиться. Отослав Рути прочь, Лия со вздохом отправлялась следом, садилась рядом с этой несчастной, опустошенной душой и позволяла жене Лавана снова целовать ей руки и лепетать слова благодарности.

Глава вторая

История с выкупом Рути стала последней каплей, и Иаков всерьез взялся за подготовку отъезда. По ночам, оставаясь наедине с Лией или Рахилью, он говорил о стремлении покинуть шатры Лавана и вернуться в землю своего отца. Иаков сказал Билхе, что тревога поглотила все его мысли и мешает ему спать. В одну из бессонных ночей он нашел Зелфу, они уединились под терпентинным деревом, у алтаря и долго шептались. Это было любимое дерево Зелфы: даже в душные ночи в его кроне прятался легкий ветерок, даровавший облегчение. Иаков сказал моей тете, что ему явился Эль - его бог - и повелел покинуть землю между двух рек. Пришло время взять жен, детей, а также имущество, созданное руками Иакова и его семьи, и уходить.

Иаков признался Зелфе, что сны его стали яростными. Ночь за ночью гневные голоса требовали его возвращения в Ханаан, в землю его отца. Сновидения были жестокими и радостными одновременно. Ревекка сияла, как солнце, а Исаак улыбался сыну и благословлял его. Даже брат больше не угрожал, он представал в виде огромного рыжего быка, который приветствовал Иакова и перевозил его на своей широкой спине. Похоже, Иакову уже и впрямь не было нужды опасаться брата, поскольку торговцы из Ханаана приносили известия о том, что Исав стал зажиточным пастухом, отцом множества сыновей и прославился щедростью.

Днем в Красном шатре, оставшись без посторонних, жены Иакова обсуждали между собой сны и планы своего мужа. Глаза Рахили загорались в предвкушении перехода на юг. Она единственная среди сестер имела небольшой опыт путешествий, так как посещала рожениц далеко в горах, в Кархемыше, и однажды даже ездила в город Харран.

- О, как хорошо будет увидеть великие горы и настоящий город! - воскликнула она. - Рынки там наполнены прекрасными товарами и фруктами, названия которых нам неизвестны! Мы встретим людей со всех четырех концов света! Мы услышим мелодии серебряных тимпанов и позолоченных флейт!

Лия не слишком стремилась открывать новые миры за пределами родной долины.

- Я довольна тем, что вижу вокруг, - сказала она, - но я бы очень хотела избавиться от зловония Лавана. Разумеется, мы пойдем. Но я уйду отсюда с сожалением.

Билха кивнула:

- Мне горестно покидать кости Ады. Я никогда больше не увижу восход солнца над тем местом, где родила сына. Я буду оплакивать дни нашей юности. Но я готова идти. Да и нашим сыновьям не терпится отправиться в путь.

Билха высказала то, о чем все думали, но чего никто не решился произнести вслух. Здесь не было достаточного количества земли для многочисленных детей Иакова. Поэтому если они останутся, то сыновей ожидают вечные раздоры, а сердца их матерей будут разбиты.

Дыхание Зелфы становилось громким и неровным по мере того, как ее сестры обсуждали и принимали будущее.

- Я не хочу уходить, - выпалила она. - Я не могу оставить святое дерево, ибо оно источник моей силы. Оно мой алтарь. Как же боги узнают, где я, если я больше не смогу им служить? Кто защитит меня? О, сестры, на чужбине нас будут окружать бесы. - Глаза ее широко распахнулись. - Это дерево, это место для меня священны, ибо здесь обитает моя маленькая богиня Нанше.

Женщины притихли: никогда прежде Зелфа не произносила имени своего божества, ведь его проговаривают вслух только на смертном одре. А Зелфа плакала и твердила:

- Сестры, вы же знаете, что наше место тут! Здесь ваши боги, и здесь мы знаем, как им служить! Уход отсюда означает смерть!

Повисло тягостное молчание, все смотрели в землю. Наконец Билха сказала:

- У каждого места есть свои святые имена, деревья и горы. Там, куда мы идем, тоже наверняка будут боги.

Но Зелфа не ответила на обращенный к ней взгляд Билхи, она только упрямо мотала головой и шептала:

- Нет, нет.

Тогда слово взяла Лия:

- Зелфа, мы защитим тебя. Мы - твоя семья, твои сестры, мы оградим тебя от голода, холода, от безумия. Иногда мне кажется, что боги - это сны и предания, необходимые нам в стылые ночи и в те моменты, когда нас одолевают темные мысли. - Лия обняла сестру за плечи. - Лучше доверять мне и Иакову, чем рассказам, сотканным из ветра и страха.

Но Зелфа отстранилась и отвернулась.

- Нет, - повторила она.

Рахиль выслушала речь Лии, полную здравого смысла и явного богохульства, а потом заговорила, медленно, подбирая слова, дабы облечь в них свои мысли, бывшие смутными до тех пор, пока она их не произносила вслух:

- Зелфа, мы никогда не сможем победить страх доводами разума. Боги всегда молчат. Я знаю, что в родах женщины обретают силу и утешение, произнося имена своих богов. Я видела, как они продолжали бороться, утратив надежду, но удерживаясь на этом свете лишь звуком заклинаний. Я видела, как ускользающая жизнь внезапно возвращалась, когда уже, казалось бы, нечего было ждать и не на что рассчитывать. Но я также знаю, что боги не спасают даже самых добрых, самых благочестивых женщин от горя или смерти. Билха права. Мы возьмем Нанше с собой. - Она уверенно назвала тайную богиню Зелфы. - Мы также возьмем с собой Гулу. - Это была богиня исцеления, которой приносила жертвы сама Рахиль. Внезапно ее поразила новая мысль: - Мы возьмем всех терафимов из наших шатров и перенесем их в Ханаан, куда придем вместе с нашим мужем и детьми.

И никто не причинит нам вреда, - торопливо добавила моя прекрасная тетя. - Если мы заберем терафимов, то у Лавана не останется над нами никакой власти.

Билха и Лия нервно рассмеялись: здорово придумано - лишить отца священных фигурок! Старик постоянно советовался со своими идолами, поглаживал их, поверял им свои тайны и сомнения. Лия говорила, что общение с ними успокаивает его, как полная молока материнская грудь успокаивает капризного младенца. Уйти, прихватив с собой терафимов, означало распалить