Читать книгу "Золотая нить. Как ткань изменила историю - Кассия Сен-Клер"

В то время, когда был написан «Сатирикон», после поражения Клеопатры в битве при Акциуме в 31 г. до н. э., в Рим хлынуло богатство завоеванного Египта. Это означало, что неожиданно даже обычные горожане могли удовлетворить свою страсть к экзотическим товарам. Хотя «Сатирикон» полон непристойностей и иронии, это почти антропологическое исследование, описание чрезмерных модных увлечений, которым внезапно начали предаваться римские граждане. Одним из подобных наваждений, по мнению автора, был шелк.

Шелк появился в империи благодаря Шелковому пути в обмен на зерно Египта, золото Испании, топазы, кораллы, стекло, вино и шерсть Красного моря. Мы не знаем, когда точно в Риме появился шелк. Дион Кассий утверждает, что римляне впервые увидели его в битве при Каррах в 53 г. до н. э., когда парфяне развернули свои шелковые знамена. (Правда, знакомство состоялось при не самых приятных обстоятельствах, так как римляне потерпели быстрое поражение.). В головах римлян Китай прочно ассоциировался единственно с этим товаром. По-латыни Китай называется Serica, а шелк sericum. Так как Китай был очень далеко, до римлян, вероятно, доходили весьма отдаленные слухи. Поэтому нет ничего удивительного в том, что их представление о производстве шелка было поначалу весьма эксцентричным. Плиний в одном из разделов «Естественной истории» упоминает «шерстяную субстанцию», получаемую с деревьев в китайских лесах, но в главе о насекомых он выглядит более информированным. Шелковичные черви, пишет он, «плетут паутину, похожую на ту, которую плетут пауки, и материал ее используется для изготовления самых дорогих и роскошных женских нарядов»[154][155].

Обычные римляне не носили шелк. Декоративные ткани эффектно использовались для украшения общественных зданий. Когда Юлий Цезарь заплатил за шелковые навесы по всему Риму, чтобы наблюдающие за военным парадом зрители были в тени, это было расценено как явное свидетельство его богатства и намерения захватить власть. Утверждают, что император Нерон приказал повесить голубые навесы, украшенные звездами, над амфитеатрами. Он также заказал ткань – судя по всему, шелковую, – окрашенную в пурпурный цвет и украшенную его изображением. Императора следовало изобразить стоящим на колеснице, что было римским эквивалентом заказного портрета нашего современника за рулем спортивного автомобиля[156].

Настенные росписи в Геркулануме и Помпеях – наиболее известные в кроваво-красной комнате на Вилле Тайн – показывают представительниц элиты в прозрачных одеяниях, которые выглядят как тонкий, свободно струящийся шелк. Ткань достигла даже Римской Британии. Недалеко от Адрианова вала есть надпись, увековечившая торговца из Пальмиры, который, судя по всему, поставлял шелковые знамена легионам, расквартированным в окрестностях.

Очарование шелка в сочетании с заоблачными ценами давало хвастливым римлянам, подобным тем, которых так точно описал Петроний в «Сатириконе», возможность покрасоваться. Марциал, римский поэт-эпиграмматист, воспел золотую булавку в своем стихе. «Вонзи булавку, она удержит твои скрученные волосы, чтобы влажные локоны не повредили твоих ярких шелков»[157].

Но, разумеется, у всего есть обратная сторона. Современники оплакивали огромные суммы, которые тратились на эти чужеземные ткани. Согласно Плинию-старшему, каждый год императоры тратили около 100 млн сестерциев (100 000 унций золота) на приобретение шелка с Востока. Это была огромная сумма, примерно равная 10 % годового дохода. И это были не только императоры, жаловался он, но и обычные люди и тщеславные женщины. О них Плиний-старший писал с особым ядом. Все эти деньги тратились исключительно на то, чтобы «римские дамы блистали на публике». Такие гигантские суммы лучше было потратить, по мнению Плиния, на более важные и желательно римские товары. Разумеется, он игнорировал тот факт, что торговля шла в обоих направлениях[158].

Шелк также считался декадентским. Поэт Гораций, умерший в 8 г. до н. э., когда шелк еще был относительной новинкой, описал проституток как первых, кто начал его носить. («Через косский шелк легко увидеть, нагая ли она, некрасивые ли у нее ноги, уродливы ли ее ступни; талию ее ты мог измерить взглядом».) Если так оно и было, то это хоть как-то объясняет негодование более консервативных комментаторов, когда шелка стали носить другие римские женщины. «Я вижу шелковую одежду, – кипел от возмущения Сенека, – но как можно назвать одеждой то, чем нельзя защитить ни тела, ни чувства стыдливости… Шелк привозят для того, чтобы наши матроны показывали себя людям на улице в таком же виде, в каком они показываются любовникам в собственной спальне»[159].

Женщины, носившие шелк, вызывали неодобрение, но с еще большим неодобрением относились к мужчинам, поступавшим так же. Был выпущен указ – Ne vestis serica viros foedaret – не унижать мужское достоинство шелковыми одеждами. Это был один из множества указов против немужского потребления. Использование золотых блюд для частных пиров, к примеру, тоже было запрещено. Вымышленный Трималхион вызывает презрение своей любовью к шелку, выкрашенному в насыщенный пурпурный цвет в Тире с помощью моллюсков. Это была самая ценная ткань в Древнем мире. Согласно Светонию, допускавшему, что это был лишь непристойный слух, императору Калигуле (12–41 гг. н. э.) нравилось появляться на публике с браслетами, в шелковой тунике, вышитых плащах, инкрустированных драгоценными камнями, и «временами в низкой обуви, какую носят женщины».

Консервативные римляне были обеспокоены тем, что подобные роскошные одеяния подорвут воинственный дух, который создал их империю и ее благосостояние. Это напоминает надежду, которую питали китайцы, пытаясь с помощью шелка ослабить угрозу от хунну. Эти опасения нашли свое отражения в таком отрывке из Плиния:

«Теперь даже мужи носят шелковые одеяния летом из-за их легкости и не испытывают стыда. Когда-то мы носили кожаные кирасы, но наша мода стала такой странной, что даже тога теперь считается излишне тяжелой. И все же до сих пор мы оставляли ассирийские шелковые платья женщинам»[160].

Римляне были не единственными, кто видел семена разрушения в роскоши, прибывавшей по Шелковому пути. В 1900 г., когда Аурель Стейн начал исследовать пустыню Гоби в поисках исчезнувшего города Дандан-Ойлик, местный житель предупредил его, что не стоит слишком стараться. Город по-прежнему на своем месте, сказал мужчина Стейну, и он действительно полон сокровищ. Золото и серебро толстым слоем лежат между отполированными песком камнями. Проблема в том, что все это заколдовано. На протяжении веков многие прибывали сюда с караванами, надеясь увезти отсюда состояние. Каждый из них грузил на верблюдов столько, сколько мог, да так, что мулы и верблюды стонали от тяжести, но, как только они пытались уехать, у них ничего не получалось. Каждая попытка выбраться из пустыни приводила караваны обратно к мертвым садам и разрушенным стенам Дандан-Ойлика, пока последние из людей и животных не падали от усталости. Единственный способ избежать проклятия, если верить этой легенде, – выложить все до последнего драгоценного камня и слитка, покинуть город с пустыми руками, уйдя с чем пришел[161].