Читать книгу "Раненые звезды - Сергей Котов"

Технологии, полученные благодаря найденному челноку, позволили в очень короткие сроки собрать действующий аппарат, с использованием обоих орбитальных заделов. Плазменный двигатель предназначался только для межпланетных перелетов. Это значило, что до орбиты экспедиции придется добираться традиционным путем. Поэтому, помимо всего прочего, мне предстояло пройти полную программу космической подготовки. И вот, после всех медицинских тестов, было получено добро на первую тренировку в условиях перегрузок.

Я знал, что со мной полетят еще двое космонавтов. Однако, нас до сих пор не познакомили. Мне было известно только, что подбирали их на основании тестов психологической совместимости, а подготовку они проходили в национальных космических центрах. Еще я знал, что один из них – китаец, а другой – гражданин США. Насчет национальной принадлежности членов экспедиции шла отчаянная борьба, но, по словам Кати, все определили личности кандидатов и детали их биографии.

Все эти два месяца я жил на территории Звездного Городка в Подмосковье. Мне выделили комнату в историческом здании, где, говорят, были расквартированы на время подготовки первые отряды космонавтов. Это была кирпичная семиэтажная «коробка» со скрипучими, обшитыми «под дерево» лифтами, длинными коридорами с ковровыми дорожками, и наивно-примитивными панно на стенах, где обыгрывалась разная околокосмическая тематика.

На этаже я жил один. Никакой негласной охраны, соглядатаев или даже камер наблюдения заметно не было, и это создавало приятно-расслабляющее ощущение свободы.

Этажом ниже жили медики, связисты и другой персонал, который, как я понял, был временно прикомандирован в городок, специально для организации моей подготовки. Общаться нам никто не запрещал – но контакты как-то не складывались. По утрам за завтраком обменивались дежурными приветствиями, и только. Пару раз я пытался завести неформальное знакомство в спортивном зале, но это неизменно заканчивалось каким-то напрягом, и чувством взаимной неловкости.

По вечерам, когда у меня было немного свободного времени, я возвращался в свою комнату, и думал по дороге: а для чего это вообще мне все надо? Почему я так легко согласился на все условия? Ведь меня сторговали просто как какой-то товар. Чем я обязан организации? Ну, кроме того факта, что они, похоже, и правда спасли мою шкуру, когда действовало решение о моей ликвидации. И защитили родителей… может, в этом дело? Я боялся, что, если начну проявлять свою волю – они сразу же надавят на мою единственную болевую точку? Но у меня по-прежнему есть мой тюрвинг. Кстати, то, что он будет со мной все время, и даже отправится на орбиту, было условием, которое выдвинула организация. И это условие вызвало больше всего споров… странно это все.

Размышляя таким образом, я каждый раз приходил к выводу, что хитроумные манипуляции, призванные заставить меня действовать в чужих интересах, конечно же, есть. И от меня много чего скрывают. Почти наверняка настоящая цель будущей экспедиции – вовсе не случайный поиск неких артефактов, и не тестирование нового двигателя. Меня, скорее всего, используют втемную. Но я по-прежнему покладисто делаю то, что необходимо. Просто потому, что мне самому интересно – что там, наверху? Чужой корабль сильно на меня подействовал. Прикосновение к тайне пробуждает жажду знаний.

Удивительно, но такие размышления на тему кто кого хитрее очень помогали мне уснуть. Особенно в первые дни, когда вокруг было очень много нового. Вот и теперь, подумав о космосе и судьбах мира, я провалился в крепкий и здоровый сон. А когда проснулся, меня ждал сюрприз. Катя сидела на стуле возле моей кровати, и с улыбкой смотрела мне в глаза. Я смущенно перевернулся на бок, гадая – давно ли она здесь? И сильно ли было заметно то, что обычно происходит по утрам у здоровых молодых парней?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

3

– Привет, Гриша! – сказала она веселым голосом, – рада тебя видеть!

– Тебе было бы приятно, если бы я зашел к тебе в раздевалку или в душ без спроса? – сказал я вместо приветствия.

– Не знаю, – улыбнулась Катя, – может быть.

– Да что с тобой такое? – я, в конце концов, перестал смущаться, откинул одеяло, и сел на кровати, – на будущее: я требую, чтобы ты хотя бы стучалась, когда заходишь ко мне в комнату.

– Извини, – она сыграла смущение, – я думала, ты обрадуешься.

– Куда ты исчезла? – продолжал я, размышляя, стоит ли вставать, и идти в санузел, как ни в чем не бывало? Утренний вопрос был все еще актуален, но, наверно, она и рассчитывала на мое смущение. Забавляется. А я не хотел доставлять ей такое удовольствие, – месяц никакой связи. Месяц! Я уж подумывал, не сбежать ли мне нафиг.

Решив, что стыдно не тогда, когда видно, а когда показать нечего, я уверенно встал с кровати, и направился в санузел, захватив по дороге чистое полотенце из шкафа.

– Это маленький мир, – спокойно ответила Катя, не вставая со стула, – и у меня были дела.

– А сейчас, значит, дела закончились? – спросил я, готовясь включить душ.

– Сейчас появилось важное дело тут.

– Да ты что… – тихо произнес я, и встал под тугие теплые струи.

Душ всегда действовал на меня умиротворяюще. Когда я вышел через десять минут, одетый в казенный белый халат, Катя все еще сидела на стуле.

– И что же за дело появилось у тебя тут? – спросил я, вздохнув.

– Сегодня ты первый раз пойдешь на центрифугу. Помнишь? – сказала она.

– Помню, – кивнул я, – и что такого? Когда меня после той прививки вырубило, ты так и не появилась! А я, между прочим, ждал – кто мне в больничку передачу принесет!

– У тебя специальная диета была на сутки, – Катя пожала плечами, – какой смысл в передачке, если ее все равно нельзя есть?

– Внимание, – ответил я, – просто, чтобы показать простое человеческое внимание.

– Ну вот, я здесь, как видишь, – она развела руками, – в нужный момент. Чтобы показать свое внимание.

– Ладно, – кивнул я, – проехали. Так в чем на самом деле дело?

– Я же сказала, – ответила Катя, – у тебя сегодня центрифуга. Я подумала, что должна быть рядом. И давай одевайся уже, а то итак опаздываем.

Я открыл дверцу шкафа, и, скинув халат, начал одеваться. От первоначального смущения не осталось и следа.