Читать книгу "Баланс белого - Елена Мордовина"

Вокруг все время что-то строилось. Особенно мне нравились портальные краны, такие, с отвисшим сучьим выменем, вписанные в скудный ландшафт строительных площадок.

Я разглядывала путеводитель по Белоруссии, найденный на приборной панели.

Реки — Нератовки да Неславки.

Имена озер.

Алоизберг и Арлейко. Каково? Известно, кто из них ясновельможный пан, а кто слуга.

Считалочка, ведущая в кабак: Белоголовое, три десятка Белых озер, Бережа, Бережонка, Бикложа, Болдух, Болойсо, Большая Швакшта, Большой Супонец, Буяч, Буже, Висяты, Войсо, Кабак. Все, пришли.

В именах славянам тоже никогда недостатка не будет, чем не имена для девочек: Крупань, Ловжа, Месреда, а вот еще Неколочь — имя девочки-сироты, которую некому было колотить. И тоже все озера.

Сверзно, Свидно и Тросно — это какие-то диковинные наречия… Я пыталась представить, что они могли бы означать.

Впрочем, эта забава мне скоро наскучила, я отбросила путеводитель.

Ландшафт заметно изменился. Никаких тебе холмистых далей. Гладкая равнина, уходящая в небо, и раскаленная трасса, безбрежные низинные луга. Все гудит от жары и желтизны. Никаких селений. Никаких машин, кроме нашего тряского монстра.

Мы приближались, и мне уже было все равно, где я окажусь.

Он узнал о пересечении дорог по огромному, великанскому заводу. Он казался таким нереальным, потому что совсем не сопоставлялся с ростом человека. Казалось, его могли оживить только гигантские статуи богов и бронзовые полководцы.

Он высадил меня посреди этой пустыни, залитой многополосым асфальтом. Здесь не было духа людей. Почему индустриальные пейзажи скорее напоминают времена дочеловечного геологического прошлого, почему дух сверхчеловека равен духу отсутствия человека, летающего над водами?

Меня накрыла чаша неба. Волосы снова спутывал ветер.

Так все странно было, будто из тумана, будто я пересекла Стикс.

Мимо не проехало ни одной машины.

Я шла очень долго. Впереди — небо. Сзади — небо. Пыльное небо. Это похоже на заклинания последних американских шаманов, которые называют себя на новый манер поэтами.

С болот иногда взлетала огромная птица, я наконец-то почувствовала себя абсолютно свободным человеком. Where the heron the Shoo-Shoo-Ga feeds among the reeds and rushes. Мы снова были вместе с этой травой, с болотами, у меня были спички — и мне было хорошо.

Появился вдруг звук трещоток в пустоте, столь явственный. Пустота не была тихой, все это дышало, гудело из травы и тонко свистело от туч до туч.

Я увидела нового призрака: черный человек беззвучно промчался по встречной полосе на мотоцикле.

Сгущались сумерки.

Подобно юному Осбальдистону, я продолжала совершать свое одинокое путешествие на север…

Слева виднелись огни селения, светящиеся далеко от дороги, горело всего несколько фонарей.

Трассу пересекала узкая асфальтированная дорога. Я села отдохнуть у дорожного столба. Съела немного хлеба и смотрела в горизонт, где горели огни деревни.

Почти настала ночь, птицы и насекомые заговорили по-другому. Я уже присматривалась, где лучше спуститься и найти место для ночлега. Впереди появилось рубленое строение у дороги, я уже решила заночевать там, когда почувствовала свет с юга, знаменующий очередное пересечение двух реальностей.

Трак был огромным, он слегка покачивался, когда тормозил, и внизу, под брюхом у него гремели подвески. Он издал пневматическое шипение, и асфальт под ним расцветился размытыми пятнами: оранжевыми, желтыми, красными, как будто он прихватил это из бара, как дешевую девчонку с большим красным ртом.

Он прошел долгий тормозной путь и остановился как раз у того домика, где я собиралась заночевать. Я подбежала к траку, дверь открылась, и я взобралась по лестнице вверх.

Такое ощущение, будто находишься в центре управления полетами или в самолете, который вылетает из ночного Владивостока, далеко внизу — огни взлетно-посадочных полос.

— До Могилева подбросите?

— А вообще куда?

— В Питер.

— А что в Питере?

— К друзьям.

— Понятно. Никто в дороге не обижал?

Я мотаю головой и осматриваюсь. Рассекающий пространство гоа-транс. Скорость, как у самолета при взлете, когда вот-вот полосатые домики превратятся в игру, а фонарики справа под иллюминатором сольются в одну тонкую нить, а потом из-под крыла выбрызнет фейерверк вечернего города.

— Откуда сама?

— Из Киева.

— Я в Киеве был сегодня утром.

После этих слов поездка снова стала казаться мне такой легкой.

— Я из Одессы еду. Мне до поворота на Брест, еще четыреста километров, это часа три езды, можешь пока выспаться. В Москву не хочешь поехать?

— Куда? — я на него удивленно смотрю.

— Ну, к себе пригласить не могу, извини.

— Нет, спасибо.

— Захочешь пить, у меня там за сиденьем в канистре есть вода. Правда, мерзкая. На таможне такой воды набрал.

Он достал канистру и сначала пил сам, потом подал мне.

Вот где мне было хорошо. Кресла только два, далеко отстоят друг от друга. Он заметил, что я киваю в такт музыке.

— «Этника». Слышала когда-нибудь? В Европе — во всех уважающих себя клубах.

Я продолжала кивать в такт головой.

На такой скорости это вставляло. Смешанное ощущение свободы, скорости и тепла.

У него висели в кабине всякие штучки — вымпелы, психоделические наклейки, харлеевские эмблемы, акварельный рисунок Копенгагена.

От него веяло какой-то весенней свежестью и чистотой, он был вообще мечтой. Когда он открыл мне дверцу, мне вообще показалось, что это Микки Рурк, такой, немного странный, как в фильме «Время падения». Очень стильная бункерная прическа, он сказал, что сделал ее в парикмахерской того клуба, где снимали «Небо над Берлином», он даже побывал там на концерте Ника Кейва.

Немного прищуренные глаза, взгляд пересыщенного мужчины, такого, который в любой момент может иметь ту женщину, которую захочет, и потому не очень-то увлекающийся. Поэтому он общался со мной довольно расслаблено, не забывая, впрочем, любоваться собой. Его кошачья улыбка словно говорила: «Погляди, до чего я хорош!»

— Вы на границе долго стояли?

— Часов шесть.

— А я — не больше часа. Для этого всегда вожу с собой покрышки. Пару покрышек таможенникам — и свободен. Понимаешь, детка… — он обращался со мной как с сестренкой. — Мне эти шесть часов стоять дороже обойдется. Нам нельзя опоздать даже на несколько минут. За эти шесть часов я уже доеду до Бреста.