Читать книгу "И дети их после них - Николя Матье"

Элен и он смерили друг друга взглядом поверх стола. Оба разозлились не на шутку. Воспитание – это только красивое слово, ему место в книжках да в циркулярах. В действительности же все делают что хотят. Можно из кожи лезть вон или, наоборот, на все плевать, никто не знает, что из этого получится, это – тайна. Вот родился ребенок, вы строите планы, ночей не спите. Пятнадцать лет подряд встаете до рассвета, чтобы отвести его в школу. Твердите за столом, что есть надо с закрытым ртом, а спину держать прямо. Нужно думать о его развлечениях, покупать ему кроссовки и трусы. Он болеет, падает с велосипеда. Тренирует на вас свою волю. Вы растите его, теряя по пути силы и сон, становитесь медлительным и старым. А потом, в один прекрасный день к вам, в ваш собственный дом заявляется враг. Что ж, хорошо. Он готов. Вот так и начинаются крупные неприятности, которые могут стоить жизни или закончиться в суде. Элен и старик были на грани этого, впору мебель выносить.

– Когда Хасин вернется, я с ним поговорю, – пообещал старик. – Если это его рук дело, он вернет мотоцикл.

Элен решила поверить ему. Она даже на мгновение почувствовала нежность к этому старому человеку, униженному и такому благопристойному.

– Можете мне верить, – сказал он, вставая.

Он собрал стаканы, поставил их в раковину, потом протянул руку, указывая им путь к выходу. Каждый держался официально, с протокольной четкостью. На пороге они обменялись рукопожатиями.

Оставшись один, Малек Буали прислонился к стене. Губы у него дрожали. Он почувствовал, что его не держат ноги. Поднес руку ко рту, сильно закусил, так что потекла слюна.

Потом он надел ботинки и спустился в подвал. В его отсеке не хранилось ничего особенного, только чемоданы да его инструменты. Во всяком случае, мотоцикла он там не обнаружил. Не спеша он взял лопату, потом мотыгу. Попробовал и молоток. Он взвешивал на руке каждый инструмент, оценивал с точки зрения удобства, вертел и так, и этак под свисавшей с потолка лампочкой. Наконец он остановил свой выбор на мотыге. Прижав ее к стене, он отпилил рукоятку почти под корень. Затем поднялся с этой рукояткой к себе, уселся перед телевизором и стал смотреть Олимпийские игры. Американцы заграбастали все награды. Двести метров среди мужчин и среди женщин, а Карл Льюис в конце концов обошел Майка Пауэлла в прыжках в длину. Рукоятка от мотыги лежала у него под рукой. Время шло, стемнело. Около десяти часов старик задремал, его разбудил приход сына. Он посмотрел на часы и проворчал несколько слов по-арабски. Чтобы встать, ему пришлось опереться о собственные колени.

– Это ты?

– Ага.

Молодой человек разувался в темноте. Он был слегка под кайфом и очень надеялся, что отец не станет пичкать его своими нотациями. Где был, что делал, видел брата?

– Я тебя ждал.

– Я был с ребятами. Валюсь с ног, пойду лягу.

Почувствовав движение у себя за спиной, Хасин обернулся и увидел, как отец поднимает над головой рукоятку мотыги. Не успел он и слова сказать, как палка обрушилась ему на голову с каким-то на удивление гулким звуком. Затем последовал новый удар, пришедшийся по локтю. Юноша повалился на линолеум, закрываясь как придется руками. А удары все сыпались и сыпались – по пальцам, по бокам, по пояснице. Он слышал собственный умоляющий голос. Отец же ничего не говорил. Он только пыхтел, действуя неторопливо, с силой отвешивая удар за ударом – как на работе.

Кончив дело, отец запер Хасина в его комнате. Тот мог теперь определить нанесенный ему ущерб, разглядывая себя в зеркале платяного шкафа.

У него была здорово разбита бровь, все тело покрыто синяками. Он с трудом шевелил пальцами. Осторожно он растянулся на кровати. Ему было так больно, что он нервно засмеялся. Вскоре из соседней комнаты послышалось непривычное бормотание. Он приложил ухо к стене. Отец молился у себя в спальне. Значит, дело серьезное. Хасин натянул простыню и укрылся с головой. Долго ломал себе голову, в чем отец мог его упрекнуть. Ему было больно, ему было стыдно. В конце концов он уснул. Среди ночи он захотел сходить пописать, но дверь оказалась закрытой на ключ. Пришлось облегчиться в корзину для бумаг. Утром в шесть утра пришел отец. Они поговорили как мужчина с мужчиной. Отец сказал, что, если он возьмется за старое, он убьет его своими руками. Хасин не знал, что на это ответить. Зато точно знал, что тому педику с его кузеном мало не покажется. Это было яснее ясного.

10

Когда Стеф проснулась, в доме уже никого не было. Босиком она прошла на кухню. Она еще не совсем проснулась, настроение – хуже некуда. Мать оставила на столе записку. Она просила включить в полдень духовку и напоминала записаться к ортодонту. Записка была приклеена к кружке. В конце мать нарисовала сердечко.

Стеф налила себе сока, потом вышла на террасу со старым номером «Вуаси» под мышкой. На ней были только широкие не по размеру трусы-боксеры и футболка «Снупи». Она принялась листать журнал, попивая сок. Джонни, Джулия Робертс, Патрик Брюэль, все одно и то же. Им с Клем очень нравилось читать про принцесс Монако. Они называли этих телок сосками: присосались, как дуры, к фамильному добру и не парятся. Даже мужика приличного себе найти не могут.

Зазвонил телефон, в такое время это могла быть только Клем. Беспроводную трубку Стеф забыла взять. Можно, конечно, встать, добежать до телефона. Но ей было так хорошо. На зеленой траве еще сверкали последние капли росы. Теплый воздух с каждой минутой становился все тяжелее, гуще. Скоро она животом почувствует всю тяжесть этой убийственной, удушливой жары. От соседей послышался звук мотора. Хотя Венсанов нет дома, они, как и каждый год, уехали на три недели в Раматюэль. Шум усилился, и вскоре она заметила худого человека, толкавшего перед собой газонокосилку. Стеф видела, как играют под кожей мускулы у него на плечах, видела его широкую жилистую спину. Она подсунула под себя ногу и стала машинально теребить пальцы. Вчера вечером она покрыла ногти лаком. Засунув палец между пальцами ноги, она поднесла его к носу, вдохнула слабый сладковатый запах – запах собственного тела. Кстати, надо понюхать и подмышки. Ночью она проснулась вся в поту, даже волосы прилипли ко лбу и вискам. А все потому, что она не может спать, не накрываясь. Она пробовала, но тогда из-под кровати начинали выползать все чудища, которых она боялась в детстве.

У того типа, что подстригал соседский газон, начался перерыв. Он закурил, снял майку и повесил на ручку газонокосилки. Грудь у него была худая, узловатая, с голубым рисунком. Стеф подумала о Серже. У того тоже была татуировка. Во время купания на плече у него проступал линялый морской конек. Только вот не было у Сержа такой скульптурной, вылепленной трудом фигуры, не было – это еще мягко сказано. Он целыми днями не отрывал задницы от своего кресла в генеральном совете департамента, а если и отрывал, то только чтобы пойти пообедать с коллегами или с поставщиками, которые оплачивали длиннющие счета в надежде всучить ему какие-нибудь новые информационные технологии. По воскресеньям Серж, правда, катался на горном велике, кстати, с отцом Стеф, но, проехав с десяток километров, оба стремились к одному – выпить где-нибудь в тенечке по аперитивчику. Там, внизу, газонокосильщик затушил о подошву сигарету и засунул окурок в карман. Потом снова принялся за работу. Спина его была черной от солнца, волосы на макушке поредели. Стеф почувствовала, как по левому боку у нее скатывается капелька пота. А ведь она сидела под раскрытым зонтом. Ей смутно хотелось чего-то, может быть сладкого. Она с силой ущипнула себя за ляжку. Телефон зазвонил снова. Вздохнув, она пошла отвечать. Садовый стул оставил у нее на спине и на ляжках прямоугольные отметины.