Читать книгу "Красный кардинал - Влада Ольховская"

Вряд ли он мог понять, что два года в плену — это не то же самое, что два года на свободе. Это отдельная жизнь, после которой ничто не будет прежним. Александра уже тогда усвоила, что нельзя пускать в душу чувство вины, оно разъедает любые барьеры быстрее, чем кислота. И все же, все же… Если бы Павел пробыл там хотя бы день, он бы на все смотрел по-другому!

…Ее продавали дороже, чем других. Это делалось не из любви к ней, просто элитный товар не должен доставаться каждому, а Джонни Сарагоса быстро смекнул, что у нее есть все основания стать элитным товаром. Возможно, поэтому она и осталась в живых, хотя допустила достаточно нарушений, чтобы быть казненной. Хозяин борделя изводил ее, терзал морально, однако о казни и речи не заходило.

Она была красива, а необычно светлые глаза делали ее красоту не ускользающе кукольной, а запоминающейся. У нее были осанка и гордый взгляд человека, который свободен, — даже после того, как она год провела в рабстве. И она умела танцевать. Так что да, за возможность обладать ею всем, кроме самого Джонни, приходилось выкладывать кругленькую сумму. Он же просто пользовался преимуществами владельца, но не злоупотреблял ими. По той же причине он следил за здоровьем Александры, ему не нужно было, чтобы ее чем-то заразили.

И все равно ее продавали. Некоторые клиенты были не так уж плохи, они даже старались быть нежными. Это не значит, что у Александры был выбор, просто процесс проходил не так болезненно, как обычно. Принципиально это ничего не меняло, она все равно старалась отстраниться от настоящего момента и мыслями унестись куда-то далеко-далеко за океан. Но после этих приватных встреч ей не требовалось на несколько дней пропускать тренировки и шоу.

Были и те, что проявляли минимальную сдержанность. Они помнили, что Джонни Сарагоса с них три шкуры сдерет, если они покалечат его лучшую «лошадку». Поэтому они делали все, чтобы на теле Александры не осталось шрамов и не более. О том, что их возбуждало и что ей приходилось делать, она не вспоминала, просто запретила себе. Она могла бы извлечь эти воспоминания из недр памяти, но никогда этого не делала, не видела смысла.

Однако худшим в этой шайке извращенцев, моральных уродов и наделенных деньгами неудачников, безусловно, был мистер Чесс. Он даже умудрился превзойти Джонни Сарагосу. Поведение Джонни было предсказуемым — типичное поведение мужчины, который считает женщин ресурсом, а не людьми. Что же до мистера Чесса… Он был существом совершенно иного типа.

Имя было не настоящее, как и у всех здесь, включая Александру. Но если ее вынудили принять кличку, то мистер Чесс сам настаивал на анонимности. На сеансы он всегда приходил в черной тканевой маске, полностью закрывающей его голову, даже глаза оставались скрытыми за зеркальными линзами. На такие меры идут не ради того, чтобы знакомые не узнали — знакомые-то будут молчать в любом случае, раз сами оказались в подобном месте. Александра догадывалась, что мистер Чесс относится к людям, которым категорически нельзя быть замеченными в любого рода извращениях. Кто он на самом деле? Политик? Врач, работающий с детьми? Глава какого-нибудь благотворительного фонда? Одно ясно: если о его похождениях станет известно, он потеряет очень много. Возможно, все.

То, что он скрывал свое лицо, для Александры ничего не меняло, она все равно никогда не смотрела на лица. По телу она могла сказать, что мистеру Чессу не меньше шестидесяти — типичный старик, неухоженный, с седой порослью волос и висящей складками кожей. За время их встреч Александра рассмотрела достаточно родинок и мелких шрамов, чтобы опознать его в суде. Она знала, что до суда никогда не дойдет.

Она ненавидела мистера Чесса не за то, что он стар или неопрятен. И худшим он становился не потому, что использовал ее без жалости — в этом месте вообще не было доброты. Гораздо большее значение для Александры имели его интересы.

Каждый раз, когда они встречались, он вынуждал ее надевать то школьную форму, то розовую пижамку с забавными пони, то пышный сарафан. Александра была молода — а выглядела еще моложе. Она выглядела ребенком. В том и был смысл.

Когда она надевала яркие платьица, она должна была звать его «папочка». Когда она была в школьной форме, она отвечала ему «Да, сэр!», как и полагается маленькой девочке отвечать старшим. Вот только другие слова, которые он заставлял ее произносить, маленькой девочке никак не подходили.

Это был не просто секс. Так больно ей не делал никто, в такое животное не превращался никто, даже Сарагоса, таких оскорблений на нее не обрушивал никто. В постели мистер Чесс забывался — и терял человеческий облик. Никакой опыт не позволял ей отстраниться от происходящего с ее телом, когда рядом был мистер Чесс. Казалось, что отсутствие слез на ее глазах стало бы для него личным позором — а позора он не допускал.

Она видела выгоревшую полоску от обручального кольца на его безымянном пальце. Полоска никогда не исчезала, а значит, кольцо он носил постоянно и снимал только в борделе. Кольцо было широким, возможно, очень старым. Мистер Чесс был не просто женат, он, вполне возможно, прожил в браке больше лет, чем длилась жизнь Александры. Есть ли у него дети? Да, скорее всего, у него есть дети. Возможно, дочь. Классическая американская семья.

Его дочь уже выросла? Он думал о ней вот так? Он думает о ней так сейчас?

Все это привело Александру к крайне неприятному открытию о том, как устроен мир. Ведь там, за стенами этого проклятого борделя, никто не знает, что мистер Чесс — чудовище. С ним здороваются за руку, его уважают, возможно, кто-то даже восхищается им. Людей легко обмануть, он делает это всю жизнь. Никто никогда не узнает… но кто-то может догадаться. И что с того? Да ничего! Они не посмеют выступить с разоблачением. Его возраст, деньги и репутация защитят его, он может делать что угодно.

Александра знала, что мистер Чесс — постоянный клиент не только среди танцовщиц, но и на этаже тех девушек, которых разрешено убивать. Она старалась не думать об этом.

Стук в дверь прервал ее полудрему, наполненную вырвавшимися из своих могил образами. Александра не сразу вспомнила, где она, и от этого стало страшно, но лишь на мгновение. Потом она сообразила, что она больше не девчонка, вынужденная шептать чудовищные слова на чужом языке, за окном — не обманчиво красивые сады борделя, а московская осень, и прошлое не повторится.

Гайя поднял голову, беспокойно глядя на нее. Все, что ее терзало, случилось задолго до его рождения, и все равно он уловил ее тревогу.

— Со мной все в порядке, — прошептала Александра так тихо, чтобы не услышал брат. — Просто страшный сон. Тебе ведь тоже снятся страшные сны, я-то знаю!

Она поспешила одеться и открыла дверь. Казалось, что за окном еще ночь, но нет, она знала, что это обманчивое утро, указывающее на приближение ноября.

— У тебя все в порядке? — нахмурился Ян. — Ты как-то долго на этот раз!

— Я тебя просто разбаловала. Что, Алиса не приучила тебя к тому, сколько времени собираются девушки?