Читать книгу "Уроки правильной ориентации - Александра Ермакова"

— Мне со школы никто не говорил, что я “нравлюсь”, — смеюсь я. Не со зла, на самом деле, это так мило.

— Молчи, — велит он и снова целует.

Чёрт его знает, как и что, но в какой-то момент осознаю, что мы уже. говорим? Да, мы просто сидим на грязном, пыльном полу и, изредка друг от друга отрываясь, ведём светскую беседу. А ещё, я жалуюсь ему на свои попытки писать стихи, он помогает найти тему.

Смешно, но в темноте и не видя лица, я готова выдать всё! Почти как на причастии у священника. Вроде не видишь его, и это упрощает момент.

— Прочитай.

— Что? Два четверостишия? — вою я в ответ и пытаюсь выудить строчки из памяти.

Мне вообще не страшно говорить. Это как вести дневник или вроде того. Я доверяю безлицому и безымянному, словно больше чем подругам.

— Твой шёпот сразу и под кожу.

Я знаю, он пробраться сможет.

Я знаю, он прижиться сможет.

Я знаю, что я просто не уйду.

Твой запах сразу и по жилам.

Я знаю, сквозь меня прошёл сам.

Я знаю, это всё дано нам.

И если нет, то я с ума сойду.

— Мне нравится первое четверостишие, — поразмыслив пару секунд, признаётся вампир, пока я чуть не умираю от волнения.

Ника над нашими головами переходит на Кели Кларксон, поёт мою любимую песню из детства, и мне безумно это нравится. Это как саундтрек к нашему тайному свиданию.

— Может второе переделать, чтобы рифма так же. повторялась.

— М-м. Твой запах сразу и по.

— Лёгким? — предлагает он. — Попробуй.

— Твой запах сразу и по лёгким.

Я знаю, что насквозь им.

Я знаю, отравилась им.

И без него с ума сойду…

— Так лучше, красотка, — шепче Вампир и снова меня крепко целует. Я смеюсь и уже не могу остановиться:

— Твой поцелуй — моя отрава.

Мне времени критично мало.

Мне воздуха критично мало.

Я.

Не успеваю договорить, вампир опять затыкает поцелуем. И молодец, потому что я не знаю, что дальше. Мы снова целуемся. Я чувствую, как сильно бьётся его сердце. Также как и моё — просто сумасшедше.

Почти готова выдать что-то тупое, но говорю:

— Ты мне тоже нравишься…

Мы плаваем в какой-то дикой нежности. Изучаем, трогаем друг друга, будто запоминаем на ощупь, и я готова сойти с ума. Готова немедленно признаться, что люблю-жить-не-могу.

Александр

Верой насытиться нельзя!

Я… и я почти удержался. Почти смог дожить до пятницы.

Ну как смог?.. Вроде пять дней из шести оставалось пережить! Мелочь какая.

В общем, нет.

Она вывела.

Взорвала мозг!

Этой ночью я понял, что сопротивляться будет, ой, как не просто. Стерва дрыхла сном младенца!

Она, мать её, спала, крепко прижавшись ко мне. Как ни в чём не бывало обнимала! А я всю грёбаную ночь еле как сопротивлялся, и боролся с собственными демонами. И проклинал чёртов спор, чёртову игру, чёртовы переодевания, все эти глупости и этот детский сад, в который она влезла и меня втянула.

Но мне в тот момент уже было плевать, хоть голыми и сексуальными всю постель завали… меня клинило на спящей Вере! Меня начинало коротить на мысли, что свет всё же может сойтись на одной! Такой как Вера!

И весь долбанный день мысли крутились вокруг одного объекта, и всюду чудилась она, всюду ею пахло и мучило иррациональное чувство недосказанности… будто я должен был вчера её поцеловать и теперь страдал от незакрытого гештальта.

Вот и назначил свидание, но так, чтобы не рассекретиться, а образ теневого воздыхателя пришёлся кстати.

И она пришла!

Пришла, не думая — как чувствовала.

Она читает мне стихи.

Она идеальная. Милая и нежная.

А как она целуется?!

Мм-м-м. Целует меня и кутается в тепло. Будто растворяется, растворяется во мне. Словно уже… любит.

Я почти готов в это поверить.

Я почти готов признаться и в своём сумасшествии.

— Ты мне тоже нравишься. — шепчет она, утыкаясь носом в мою шею.

— И ты мне, — повторяю ещё раз, и снова как в первый, что — то внутри щёлкает.

— Тогда, раз уж мы открываем души, может, пора рассекретиться? Скажешь, кто ты? — её голос тонкий, молящий.

— Не скажу, — я кремень, я камень. ещё рано. Чтобы себя заткнуть, ворую очередной поцелуй. И мы снова бесконечно долго и бесконечно нежно целуемся.

— Мне пора, — шепчет она, кажется, вечность спустя, когда мы уже еле дышим.

Она перебирает шнурки моей толстовки. Я край её футболки, понимая, что если так будет продолжаться, меня надолго не хватит.

— Нет, — брякаю на автомате, прекрасно понимая, что “да”.

Да, — мягко настаивает она.

Когда очередная песня её подружки затихает в пустом коридоре, мы прощаемся. Расстрёпанная, зацелованная, раскрасневшаяся Вера смотрит на меня с верхней ступеньки. Смотрит в темноту, где прячусь я.

Улыбается и глупо машет рукой.

— Я на… танцы, — зачем-то уточнет и убегает прочь.

Вера Сникет и 33 несчастья

— Это плохо! Очень плохо, — вздыхает Сергей Анатольевич и сверлит меня придирчивым взглядом.

Он выловил меня перед танцклассом, чтобы уточнить где гуляем “я и моя совесть”.

— Это графомания! Не стихи! — отчитывает как первоклашку, неряшливо написавшую букву.

— Я. мне на танцы нужно. — наконец, выдавливаю я, чтобы уже сбежать и не мучаться. Самой становится стыдно за свои "строчки".

— Поверить не могу, что возлагал на тебя надежды. Правильно, лучше иди, пляши! Может, хоть это у тебя получится!

Сергей Анатольевич возвращает мне тетрадку с наскоро нацарапанными начистовую четверостишиями и уходит. А я остаюсь смотреть на глупые строчки, которые ещё пару часов назад казались гениальными. А сейчас. несчастная Вера. Дай ей бог ума и таланта.

Иду в танцкласс уверенная, что и там меня ждёт провал. У станков в линеечку танцоры Олежки, реководителя лучшей студии ВУЗа.

Олег Иванович коротенький, лысенький, как Дружинин, вертлявый, в статике почти нелепый, а двигается божественно.

— Здравствуйте! Я на репетицию, — киваю Олежке и он расплыается в улыбке.

Как и многие другие, относится ко мне Олег Иванович с теплотой и уважением, отчего я жутко боюсь его разочаровать. Вот зуб даю, сейчас этот милый мужчина ждёт, что я пущусь в пляс: встану на голову, тридцать три фуете откручу, в шпагат рухну, и всё такое…