Читать книгу "Сестрица - Дженнифер Доннелли"

Вокруг карты стояли другие созданные им чернила. Вот «Бунтарство» – заточенный в стекле красно-оранжевый вихрь из молотых зубов льва и бычьей крови. «Вдохновение» – бледно-золотая смесь черного чая, какао, щепотки земли с могилы поэта и четырех слезинок безумца, настоянная при свете полной луны. А вот «Хитрость» цвета самой темной ночи: составлена из дыхания совы, перьев ястреба и толченой пальцевой косточки вора-карманника.

«Хватит ли яркости моим пигментам и силы заклинаниям, чтобы начертать новый путь?» – думал он, ставя склянку с «Изумленностью» подле других чернил. Он и раньше пытался составлять чернила, причем не один раз, но никогда ему еще не удавалось изобрести состав настолько мощный, чтобы отменить предначертанное старухой.

Страх и теперь трепал ему нервы. Чтобы заставить его умолкнуть, Шанс щедрой рукой плеснул себе коньяка из хрустального графина. Залпом осушив стакан, он сел перед картой. Развернул ее, разгладил края, невольно любуясь тонкой работой трех сестер. Пергаменты были безупречными, чернила – изысканными, великолепие рисунка – вне всяких похвал. Никогда он не видел ничего столь же прекрасного.

Наверху карты стояло полное имя Изабель, написанное от руки по-гречески – как-никак то был родной язык Судеб. Основную часть занимал богато изукрашенный ландшафт ее судьбы. Шанс видел место, где она родилась, города, где ей доводилось жить, и, наконец, Сен-Мишель. Его взгляду открывались горы и долины, солнечные поляны и темные леса, через которые проходил ее жизненный путь. Жирная черная линия, на которой точками, черточками и зарубками были отмечены другие жизни, пересекавшиеся или хотя бы соприкасавшиеся с путем Изабель.

Но Шанса пугали не они, а то, чего не было на карте.

Глава 36

– Готовы? – нетерпеливо бросил он.

Ученый, занятый полировкой очков в тонкой, как проволока, оправе, кивнул. И подал очки Шансу.

– Мощные? – спросил тот, беря их.

– Очень. Я сам вытачивал линзы. Левая открывает прошлое; правая показывает будущее.

Шанс поднял очки к свету.

– Розовые? – спросил он, глядя сквозь них. Он не очень любил этот цвет.

– Цвета розы, – уточнил Уильям. – На человеческую жизнь по-другому и смотреть-то нельзя. Взглянете сквозь обычные линзы – разобьется сердце.

Шанс надел очки, заправив тонкие проволочки дужек за уши. Поглядев сквозь них на карту, он едва не вскрикнул. Пергамент вдруг стал объемным, как детская книжка с хитроумно вырезанными фигурками, которые поднимаются, стоит перевернуть страницу.

Никто – ни один смертный, ни даже Шанс – не обладал остротой зрения, присущей Судьбам. Они рисовали с такой умопомрачительной точностью и так подробно, что их искусство нельзя было оценить вполне, если глядеть невооруженным глазом. Шанс похитил у них немало карт, но никогда прежде не мог рассмотреть их работу столь ясно. Вдоль всего пути Изабель яркими трехмерными картинками вставали разные моменты ее жизни. Вот она – ребенок, фехтует с каким-то мальчиком. А вот уже стоит перед зеркалом в пышном бальном платье, в глазах видны слезы. А вот, всего несколько дней назад, ссорится с женой пекаря на деревенском рынке.

– Ты гений, – прошептал он.

Ученый довольно улыбнулся.

Но Шанс не послал ему ответной улыбки. Его радость, оттого что он может во всех деталях разглядеть прошлое Изабель, явно умерялась страхом перед тем, что он так же подробно увидит ее будущее. Он уже знал, что ждет ее в конце пути: успел заметить, когда похищал карту из палаццо Судеб, но в то время не знал наверняка, когда это случится.

Может быть, чтобы изменить будущее, у него есть еще несколько недель. Или месяцев. А может, считаные дни.

Его взгляд в поисках ответа метнулся к нижнему краю карты. Вот она, легенда. Она поясняла, что каждый дюйм карты равняется одному году жизни Изабель, и содержала дату ее рождения.

А еще в самом низу была личная печать Судьбы. Старая карга ставила ее на карту каждого смертного – капала немного красного воска на край пергамента и вдавливала в него свой перстень с черепом-печаткой. То, что получалось, и было датой смерти человека, и чем ближе человек подходил к роковому дню, тем заметнее темнел череп, меняя цвет с кроваво-красного на черный.

Череп на карте Изабель был винно-красным, с прожилками серого.

– Ей осталось жить всего несколько недель. Недель, – прошептал Шанс. Он поднес ко лбу дрожащую руку. – Как же мне, черт возьми, распутать этот узел? – пробормотал он.

Вдруг он схватил со стола перо, обмакнул его в чернила под названием «Бунтарство» и принялся вычерчивать новый путь, ведущий прочь от прежнего. Свежие чернила блестели на пергаменте.

– Ха! Действительно «Бунтарство», гляди-ка! – воскликнул он, ободренный результатом.

Но в следующий миг чернила начали бледнеть и вскоре совсем исчезли; пергамент впитал их в себя, как пески пустыни впитывают дождевые капли.

Тогда Шанс предпринял другую попытку. Снова обмакнув перо в «Бунтарство», он стал вычеркивать то, что ждало Изабель в конце пути, но, сколько бы он ни черкал, ни колол, ни кромсал пером пергамент, сколько бы ни капал на него чернилами, судьба девушки проступала сквозь все его ухищрения – так трехдневный утопленник упорно всплывает на поверхность.

Громко выругавшись, Шанс отшвырнул перо. Сняв очки, он положил их на стол. Катастрофа! Его чернила ни на что не годятся. Простой обход начертить нельзя – не то что заштриховать красные пятна и замазать черные зарубки, которыми отмечен конец пути Изабель: их поставили даже не три сестры, а тот, чья власть над судьбами людей крепнет день ото дня.

Ученый оторвался от работы.

– В чем дело? – спросил он.

Шанс хотел было ответить, но тут раздался громкий, властный стук в дверь. Удары эхом прокатились по всем комнатам замка, от них тряслась мебель, стекла дрожали в рамах.

Повар, который как раз вошел в столовую с подносом печенья, спешно поставил его на стол. Выскочив из комнаты, он промчался через замковый вестибюль к окну, прорезанному сбоку от входной двери, и прильнул к нему.

– Судьба пришла, – объявил он, вглядевшись.

Шпагоглотатель вскинул руки.

– А ну-ка, замолчите все, быстро! – прошипел он. – Может, она решит, что никого нет, и уйдет.

– Не будь смешон. Она прекрасно знает, что мы здесь, – ответила ему дива. – Все местные это знают. Мы ведь у них как бельмо на глазу.

Стук повторился. Шанс даже застонал от огорчения. Визит старой карги – последнее, что ему было нужно.

– Откройте дверь, – сказал он наконец. – Пусть войдет. Но только приглядывайте за картой.

Глава 37

– Дорогой маркиз! – сказала Судьба, входя в зал с вороном на плече. – Какой прелестный дом. А что это у вас здесь… – она сделала паузу и обошла стол кругом, рассматривая перегонный аппарат, – за любопытные предметы. Джин гоните? Или духи дистиллируете? – Она постучала себя пальцем по подбородку. – А может, чернила?