Читать книгу "Прости и спаси - Наталья Шагаева"

Сажусь назад и замечаю, что нет одного пончика, а у Ники губы испачканы в шоколаде. Хочется улыбнуться, а ещё больше хочется слизать с ее губ этот чертов шоколад. Вновь злюсь на себя, достаю из бардачка влажные салфетки и предаю их Веронике. Она понимает намек и быстро вытирает рот и руки.

— Α теперь спокойно, по порядку, все мне расскажи, — прошу я, допивая свой кофе. Ника вздыхает, кусает губы, но молчит. — Ника! Не зли меня! — повышаю тон. — Рассказывай!

— Все началось с письма на почту. Оно пришло в тот день, когда мы встретились на дне рождении Οлега. Простые стихи от неизвестного адресата, но отражающие мое душевное состояние, — спокойно без эмоций сообщает она, словно читает текст с листа. — Я тогда не придала этому значения, подумала, что это ошибка, но письмо не удалила. Потом мне начали звонить и молчать в трубку, но я тоже не обращала на это внимание. Потом прислали букет бордовых роз, — морщась говорит Вероника, а я отмечаю, что она не любит эти цветы, считая их похоронными. — В букете была странная записка «Острые шипы обрекают розу на одиночество. А я собрал для тебя букет…». Уже тогда мне стало жутко и не по себе. Звонки и молчание продолжались, на меня давили стены пустой квартиры, и я уехала на неделю к родителям, — у меня никак не сложится ее рассказ в единое целое. Почему она не обратилась за помощью к Аронову?! Может быть он не нашел бы преследователя, но оградил бы ее от посторонних звонков, писем и посылок. Ну по крайней мере настоящий мужик так бы и сделал. — Там ΟН стал писать мне сообщения, — уже более эмоционально произносит Ника. — Он знает обо мне все: какие цветы я люблю, какой кофе и знал, что я не дома. Он предложил поиграть в игру и сказал, что нам ещё рано встречаться. Я пригрозила полицией и…

— Дай посмотреть на эти сообщения, — перебивая прошу я, начиная потихоньку закипать, меня приводит в ярость тот факт, что Нике кто-то угрожает.

— У меня их нет… в растерянности и страхе я удалила сообщения и выкинула сим-карту…, — виновато произносит Вероника. Сжимаю челюсти, но никак не комментирую ее поступок, взмахом руки призываю Нику продолжать.

— Я сменила номер и завела котенка и, вроде бы, все наладилось… — а дальше она рассказывает о сообщении с просьбой удовлетворить себя в туалете ресторана и о том, что убили ее котенка, подбросив его под дверь, назвав это наказанием. И меня, конечно, не удивляет, что в полиции не кинулись ей на помощь. Перед тем как Ника прибежала ко мне, ей прислали письмо и предмет белья, прося его надеть, напоминая про наказания, и Вероника сорвалась.

— Есть подозреваемые? — спрашиваю я, заводя двигатель, мне нужно прочесть сохранившиеся письмо и изучить записку.

— В смысле? — она вновь кутается в пальто, хотя в машине достаточно тепло.

— Ну кто-то подозрительный или навязчивый в твоем окружении?

— Виталий, — неожиданно заявляет Ника, а я уже ничего не понимаю. Зачем преследовать ту, которая и так твоя?!

— Расскажи мне подробнее о ваших отношениях. — прошу я, а сам не уверен, хочу ли это знать. И нет никакой гарантии, что я вновь не сорвусь. Но чтобы понять, кто есть кто, мне нужно все знать.

— Это обязательно?

— Да! — паркуюсь возле дома, выхожу из машины, хватаю Нику за руку и веду к подъезду. — Пошли, дома расскажешь.

Глава 17

Марк

В нашей квартире ничего не изменилось. Все та же мебель, обои, обстановка и даже запах тот же. Пахнет теплотой, уютом и Вероникой. Она снимает пальто, кроссовки и убегает в ванную, запирая дверь, а я так и стою на пороге, словно умалишенный, осматривая каждую деталь когда-то нашей квартиры. Даже запасные ключи висят на прежнем месте. Мои ключи, с брелоком в виде медной пули. Зачем-то беру ключи в руки и кручу пулю как раньше, сжимаю холодный металл и чувствую, как кружится голова, и в груди разрастается тупая, ноющая боль. Вроде, терпимо, и можно пережить эту боль, если стиснуть зубы, но она, сука, ноет и ноет, не отпуская. Мне бы просто сесть на диван в зале, и подождать Веронику, но ноги сами несут меня в кухню, где на столе стоит моя когда-то любимая чашка, а в ней вчерашний чай. В гостиной разложен диван, на котором валяется пушистый плед. Усмехаюсь, когда вижу ее белый бюстгальтер в кресле. Она до сих пор ңе избавилась от привычки раскидывать белье по дому. Раньше меня это возбуждало и одновременно злило, если неожиданно приходили гости и натыкались на ее белье. Боль нарастает уже сдавливая грудь в тиски и становится трудней дышать. В спальню боюсь заходить, там наша кровать… Возможно, она ее сменила, но я не хочу проверять.

Иду на кухню, распахиваю окно, впуская холодный воздух, прикуриваю сигарету и курю, смотря на двор. Чтобы скоротать время, начинаю предполагать, кто может преследовать Веронику и насколько все это серьезно. Это может быть кто угодно, начиная от того же Виталия, заканчивая мальчишкой из соседнего двора. Повернутый маньяк или человек, которому просто нечего делать, и он развлекает себя, играя в своеобразные игры. Осматриваю двор, уличңого облезлого кота, лакающего воду из холодной лужи, соседа сверху, который не может завести машину и матерится, бегая вокруг нее, возле палисадника две старушки что-то громко обсуждают, а на лавочке возле подъезда сидит худощавый парнишка в капюшоне, курит и что-то листает в телефоне. Пытаюсь найти удобную локацию для наблюдения за Вероникой — тут и спрятаться негде, если только в машине на стоянке. А кто сказал, что преследователь прячется?

Докуриваю сигарету, закрываю окно, скидываю куртку и вешаю ее на спинку стула. Ставлю чайник, в наглую заглядываю в холодильник, но кроме сыра, меда, фруктов и йогуртов ничего не нахожу. Чем ты питаешься, Ника? Завариваю чай и наливаю нам горячий напиток, не знаю, зачем это делаю, но руки тянутся к забытым вещам, хочется выпить чаю из своей чашки. Вынимаю мед и добавляю нам по ложечке в чай. Сажусь за стол, продолжая изучать двор. Сосед до сих пор возится с машиной, к старушкам присоединился Александр Павлович, наш сосед сверху, а парня на лавочке нет. Прохожусь взглядом по машинам на парковке — изучаю номера и отмечаю, что одна из них — со столичными номерами. Вынимаю телефон, сначала набираю номер своего человека, чтобы установить в подъезде камеру, а потом передумываю. Мы можем спугнуть преследователя, а я хочу не напугать эту мразь, а именно поймать, немного побеседовать, чтобы раз и навсегда запомнил, что нельзя так обращаться с женщинами. Если за ней следят, то мой визит скорее всего разозлит ублюдка, а я так понимаю, он осведомлен о нашем разводе. Бывшие супруги часто общаются, а некоторые даже сходятся заново. Это даже неплохо, если мы выведем преследователя на эмоции и заставим его действовать.

— Посмотри на машины на стоянке, и скажи, какие стоят здесь постоянно, а какие ты видишь впервые, — говорю Нике не оборачиваясь, слыша, как она проходит в кухню. Она медлит, я даже слышу, как ее дыхание учащается, а потом замирает. Тихие нерешительные шаги, Ника становится вплотную к подоконнику, изучая автомобили, а я непроизвольно вдыхаю запах ее геля для душа, и закрываю глаза. Клубника и гранат — она неизменна в привычках и вкусах. Такая сладкая, свежая, теплая девочка. В домашних бежевых штанишках, белых носочках, бежевой широкой кофточке, со звездочками и влажными волосами. Она похожа на маленькую девочку. Мою девочку, в которую я когда-то влюбился, и от этого понимания мне хочется выть и все крушить, трясти ее и требовать ответа — почему она так поступила?! Чего, бл*дь, ей не хватало?! Ведь могла же попросить, я бы наизнанку вывернулся, но дал ей все, лишь бы моя жена была счастлива.