Читать книгу "Супербоги - Грант Моррисон"

Поскольку ни музыкой, ни звуковыми эффектами подчеркнуть эмоциональную сцену в комиксе нельзя, приходится полагаться на слезы ручьем и мелодраму. Дабы до юных читателей дошло, что персонажи очень огорчены, эти последние вынуждены рыдать в голос.

Рассчитывать, что похожие на маски и зачастую скрытые масками лица смогут передавать недосказанность, – все равно что ждать актерской игры от витража. Эмоции транслировались на максимальной громкости. Преступления запретили, от души подраться нельзя, а выжить ужас как охота, поэтому супергерои отдали свое достоинство на откуп духу времен и принялись болтать о своих нуждах, страхах и (ах!) надеждах.

И в пятидесятых Чудо-Мальчик из прыгучего идеала малолетнего борца за справедливость превратился в плаксивого надутого невротика, живущего в страхе, что возлюбленный Бэтмен променяет его на новых мальчиков, половчее, – или, что еще хуже, поддастся чарам Бэтвумен. Нижняя губа у Робина обиженно выпятилась и застыла так навсегда – спасибо художнику Шелдону Молдоффу, – а мир Чудо-Мальчика обернулся шизоидным адом холодной войны, где Бэтмен втайне строит планы предать напарника и бросить, едва тот отвернется. Застав Крестоносца в Маске за чаем, Робин мигом делал вывод, что термос норовит занять его место подле Бэтмена, и заливался слезами. На обложках мальчик приходил, скажем, к церкви и видел, как Бэтмен и Бэтвумен спускаются с крыльца, прямо в супергеройских костюмах, а свадебный реквизит, привет из сновидений, лишь подчеркивал сюрную непристойность этой картины. Снова и снова читателям показывали, как Робин открывает дверь, а Бэтмен и Бэтвумен смотрят на него снисходительно, подразумевая, что ребенок помешал важному делу, которое доступно лишь пониманию взрослого.

«Ах!» – вот и все, что он, как правило, в состоянии был из себя выдавить, а затем держался изо всех сил, пока сюжет не разрешался традиционным сумбуром недоразумений и недопонятых сценариев.

Завораживающие и безумные истории этого периода полнятся новым образом плачущего мальчика. Уэртем заставил невинных супергероев осознать их сексуальный потенциал, и, как у Адама с Евой, что хлопали глазами в саду, за этим последовало смущение, отрицание и невыносимые взрывы эмоций столь незнакомых, что передать их удавалось лишь через невероятные уродства совершенно оригинального толка. Преступников Готэма уже превосходили числом космические пришельцы, чьи замыслы и природа родных планет вдохновлялись шипастыми фресками на стенах футуристических джаз-клубов или битнических подвалов в Виллидж. Робина осаждали тьмы и тьмы изломанных силуэтов и гротескных существ. Кодекс запрещал реалистичные изображения преступлений, и Бэтмена неловко подталкивали ко все более невообразимым конфронтациям с монстрами, инопланетянами и… женщинами. Сальные упреки доктора Уэртема по-прежнему звенели в ушах сотрудников DC, и редакторы спешили подтвердить гетеросексуальность Бэтмена, впрыснув в комикс дозу эстрогена; престарелая тетушка Хэрриэт вскоре сменила предупредительного Альфреда, но мощнейшее женское вторжение началось с прибытием стройной Бэтвумен и ее напарницы Бэтгерл.

Бэтвумен Кэти Кейн дебютировала наиочевиднейшей «бородой» для Бэтмена, которому (не станем забывать), вообще-то, не было нужды доказывать свою гетеросексуальность, поскольку он нарисован пером на бумаге для развлечения детей и сексом не занимался ни в кадре, ни за кадром. Этот период – с поцелуйчиками и Бэтменом с Бэтвумен у алтаря – даже абсурднее инопланетных миров и зазубренной модернистской эстетики, поскольку мужеподобное штатское альтер эго Кэти Кейн было бесшабашной владелицей цирка, которая носила джодпуры и рассекала на мотоцикле. Кэти Кейн была Марлоном Брандо в платье, Пусси Галор в исполнении Хонор Блэкмен за десять лет до выхода «Голдфингера»[88]. И, как и Пусси в Джеймса Бонда, Кэти втюрилась в Бэтмена по уши.

Но даже потерявшая голову Кэти была о-го-го. Бэтвумен реверсировала – в ситуационистском смысле этого слова[89] – образ домохозяйки атомного века, нося в сумочке лазерную губную помаду и изящные флаконы одеколона, который химически кастрирует тебя прямо на месте. Кэти Кейн была степфордской женой, превращенной в оружие, дамочкой из «Эйвона» на посту командира спецназа: полусапожки, кожаные гребенчатые перчатки, блестящая губная помада, до того красная, что казалась черной и зеркальной. Будь Бетти Пейдж[90] грозой преступного мира, она бы чуток смахивала на эту Бэтвумен. Неудивительно, что Бэтмен влюбился, а неловкая речь Чудо-Мальчика снова и снова спотыкалась об одно и то же междометие:

[Ах!]

У Кэти была племянница, нежная блондинка Бетти Кейн, которая впоследствии бросила борьбу с преступностью и стала профессиональной теннисисткой, – и да, легко себе представить, как ушлые нейроны Уэртема поспешно переиначивают эту новую и потенциально более извращенную картину путаных отношений в завлекательный порносюжет. Подозрительный союз трех холостяков – Брюса, Дика и Альфреда – отнюдь не сменили на приличную семью с Мамой, Папой, Сестрой, Младшим и Собакой (примерно тогда у главных героев завелась находчивая немецкая овчарка в маске по кличке Туз); напротив, эпоха Уэйна—Кейн воспринимается как уму непостижимая, эмоционально заряженная, психосексуальная истерическая катавасия. Эмоциональные манипуляции и жестокое обращение двоих взрослых людей с явно страдающим Робином – к примеру, в истории «Бэт-Майт знакомится с Бэтгерл» – побудили Леса Дэниэлса в его книге «Бэтмен: полная история» отметить: «Если комикс, как утверждал доктор Уэртем, действительно способен сделать человека геем… этому комиксу, пожалуй, хватило бы запала».

Можно было предугадать, что бунт против Кодекса Комиксов выльется в такой вот разрушительный зашифрованный замер психосексуальной температуры Америки. Выжатые как лимон и со всех сторон теснимые копами конформизма, создатели комиксов избрали герметический путь. Их откровения и ярость преображались в детские сказки, но трудно не различить в них поклона гомосексуальному андерграунду и отзвуков наркотических, психоделических видений Гинзберга и Берроуза.

Вообразите, как в историях скупого на эмоции, правдоподобного Бэтмена двадцать первого века, сыгранного Кристианом Бейлом в фильмах Кристофера Нолана, возникает все то, что выпало на долю Бэтмена пятидесятых: Радужный Бэтмен, Бэтмен-Зебра, Существо из Измерения Икс, напоминавшее одноглазую тестикулу на ногах-стебельках. Заголовки встречались такие: «Бэтмен из джунглей», «Бэтмен-русал» («ДА, РОБИН. Я СТАЛ РЫБОЧЕЛОВЕКОМ»), «Долина гигантских пчел» («РОБИН! ЕГО ПОЙМАЛИ И СДЕЛАЛИ ШУТОМ ПРИ ДВОРЕ КОРОЛЕВЫ ПЧЕЛ!») и «Бэтмен становится Бэт-Малышом»; вседозволенность царила полнейшая. И такого добра было навалом: целое десятилетие длилась беспримесная шиза, поскольку авторы DC из кожи вон лезли, только бы не выпускать Бэтмена туда, где ему, вообще-то, самое место, – на заполоненные преступниками улицы.