Читать книгу "История христианской церкви. Том 2. Доникейское христианство. 100-325 г. по Р. Х. - Филипп Шафф"

Несколько лет спустя, между 199 и 203 г., он присоединился к пуританской, хотя и ортодоксальной, секте монтанистов. Иероним объясняет эту перемену личными причинами, обвиняя в зависти и оскорблениях римский клир, от которого он и сам претерпел немало обид[1565]. Но Тертуллиан с самого начала был склонен к крайностям, особенно к строгости морали. Без сомнений, его привлекали радикальное презрение к миру, строгий аскетизм, суровая дисциплина, энтузиазм мученичества и хилиазм монтанистов и отталкивало все большее обмирщение Римской церкви, которая как раз в этот период, при Зеферине и Каллисте, открыто потворствовала очень мягкой дисциплине покаяния и в тот же период, хотя и временно, была благосклонна к патрипассианскому заблуждению Праксея, оппонента монтанистов. Об этом человеке Тертуллиан саркастически говорит: он совершил в Риме два дьявольских дела: изгнал пророчество (монтанистов) и принес ересь (патрипассианство), отверг Святого Духа и распял Отца[1566]. Тертуллиан начал сражаться с католиками, или психиками, как он их часто называет, с той же непоколебимой строгостью, с какой он сражался с еретиками. Но расхождения монтанистов с Римом касались в первую очередь вопросов морали и дисциплины, а не учения; при всей своей враждебности к Риму Тертуллиан оставался ревностным защитником католической веры и написал, пусть со своей схизматической монтанистской точки зрения, несколько наиболее эффективных работ против еретиков, особенно гностиков. В самом деле, как богослов он был намного выше этой монтанистской секты фанатиков и придал ей своими сочинениями значение и влияние на церковь, которых без него она, конечно же, не добилась бы.

Тертуллиан нес служение в Карфагене как монтанистский пресвитер и писатель. Умер он, по сообщению Иеронима, в глубокой старости (по некоторым данным, около 220 г., по другим — не ранее 240 г.); точная дата его смерти, как и ее причина, неизвестны. Его последователи в Африке, называвшие себя тертул–лианцами, существовали до времен Августина, в V веке, и, вероятно, занимали промежуточную позицию между собственно монтанистами и католической церковью. Мнение о том, что Тертуллиан со временем вернулся в лоно католицизма, совершенно необоснованно.

Странно, что этот самый сильный защитник древнекатолической ортодоксии и учитель Киприана, сторонника церковной иерархии, был схизматиком и антагонистом Рима. Но его отличали южный темперамент и резкость пунического характера, а также тот смелый дух независимости, который некогда побуждал его родной город Карфаген в ходе войны, продолжавшейся более ста лет[1567], к противостоянию возрастающей власти города на семи холмах у реки Тибр. Тертуллиан — истинный представитель африканской церкви, в которой схожий антагонизм проявлялся не только среди донатистов, но даже среди ведущих защитников католицизма. Киприан умер, не соглашаясь с Римом по вопросу крещения еретиков, да и Августин, сыгравший величайшую роль в формировании системы католического вероучения, оказался одновременно, благодаря своим антипелагианским учениям о грехе и благодати, отцом евангельского протестантизма и полупротестантского янсенизма.

Здесь мы находим несколько интересных точек соприкосновения с Ипполитом. Он был младшим современником Тертуллиана, хотя, насколько нам известно, они никогда не встречались. Оба защищали католическую ортодоксию от ереси, однако оба выступали против Рима. Ипполит обвинял двух пап в ереси и слабости дисциплины, однако, ввиду предполагаемого покаяния и мученичества (о которых сообщает Пруденций почти два века спустя), он был канонизирован Римской церковью; африканский богослов не удостоился подобной чести, хотя был более великим и полезным человеком.

II. Характер. Тертуллиан обладал редкой гениальностью, мыслил очень свежо и оригинально, но притом был сварлив, шумен и эксцентричен. Он отличался живостью фантазии, остротой ума, проницательностью, полемической ловкостью и моральной искренностью, но ему недоставало ясности, умеренности и гармоничности. Он был больше похож на бурный горный поток, чем на спокойную, прозрачную равнинную реку. Ему так и не удалось обуздать свой пылкий нрав, хотя он искренне старался это сделать[1568]. Его убеждения были очень сильны, и он никогда не колебался высказывать их без страха и лицеприятия.

Как почти у всех великих людей, в его характере сочетались странные противоположности. Здесь мы снова вспоминаем Лютера, хотя для деятеля Реформации не были характерны аскетическая мрачность и суровость африканского отца церкви и, наряду со всей его титанической энергией, он являл доброе спокойствие и детскую простоту, совершенно не свойственные последнему. Тертуллиан с энтузиазмом настаивает на божественном безумии Евангелия и с возвышенным презрением относится к миру, к науке и искусству, однако его произведения — сокровищница древних знаний, а не только новых, поразительных и плодотворных идей. Он называет греческих философов патриархами всех ересей и с насмешкой спрашивает: «Что общего у академии с церковью? что общего у Христа с Платоном — у Иерусалима с Афинами?» Без колебаний он оскорбляет величайший природный дар, сделанный Богом человеку, занимая позицию, выражающуюся формулой «credo quia absurdum est» {«верую, потому что абсурдно»}. Однако разум оказывает ему неоценимую поддержку в борьбе с его антагонистами[1569]. Он отстаивает принцип авторитета церкви и предания, убедительно и искренне выступая против всех ересей, однако, став монтанистом, он с не меньшей энергией отстаивает Ъвое право частного суждения и индивидуального протеста[1570]. Тертуллиан остро ощущает греховность человеческой природы и абсолютную потребность в моральном возрождении, однако он объявляет, что душа рождается христианской и не способна обрести покой, кроме как во Христе. «Свидетельства души, — пишет он, — так же истинны, как просты; так же просты, как популярны; так же популярны, как божественны». Он — прямая противоположность гениального, менее сурового, но более образованного и вдумчивого Оригена. Он придерживается строжайших сверхприродных принципов, однако он — самый решительный реалист и считает даже Бога и душу обладающими телом, то есть плотской, зримой субстанцией; александрийские идеалисты же говорили о Боге как о чистом духе и могли представить себе человеческую душу, существующую без тела и до его возникновения. Богословие Тертуллиана вращается вокруг павловского противопоставления греха и благодати и прокладывает путь для латинской антропологии и сотериологии, которые позже были разработаны его соотечественником Августином, мыслившим в сходном ключе, но более ясно, спокойно и обдуманно. Что касается оппонентов, будь они язычники, иудеи, еретики или католики, то Тертуллиан, как и Лютер, относится к ним без снисходительности и особого уважения. С настойчивостью умелого адвоката он ловит их на противоречиях самим себе, использует каждую зацепку, загоняя их в угол, засыпает их доводами, софизмами, изречениями и саркастическими замечаниями, немилосердно подстегивает их, почти всегда выставляет их смешными и достойными презрения. Его полемика оставляет повсюду кровавые следы. Удивительно, что его не убили язычники и не отлучили от церкви католики.