Читать книгу "Дикарь - Марина Суржевская"

— Щекотно, — сказало мое рыжее пламя.

— Я сбрею бороду, — хрипло пообещал я, пробуя ее на вкус и хмелея.

— Хорошо. Договорились.

— Завтра.

— Сейчас! — В глазах рыжей пляшут лукавые огоньки. Подозрительно…

Поднял голову, пытаясь вернуть себе ясность мыслей. Хотелось улыбаться. Я и улыбнулся, почему нет? Тепло, сладко, грешно… нравится. У Софии дрожали губы, и в глазах блестела хитринка. Что-то задумала, зараза.

— Смелая? — ухмыльнулся я.

— Вряд ли, — хмыкнула она. — Договорились? Долой бороду. И я тебя поцелую.

Сделка казалась мне подозрительной.

— Ладно.

Рыжая выскользнула из-под меня и потянула за руку, усадила на стул, накинула на плечи шкуру. Заботится? Непонятно… Я предпочел бы остаться в кровати и даже не совсем понимал, зачем мы из нее выбрались. Но додумать не успел, рыжая подтащила какую-то миску и начала намыливать мне подбородок.

— Нашла бритву в твоей ванной, — весело пояснила она. — Кажется, ты давно ей не пользовался, да?

Я положил руку на ее талию или чуть ниже и кивнул.

— Не знаю.

— Никогда не видела, чтобы настойка так действовала, — хихикнула она, покрывая пеной мое лицо.

— Спирт, — вздохнул я, притягивая ее еще ближе и поглаживая округлости. — Мне нельзя.

— Я поняла, — хмыкнула девушка. — Здорово тебя уносит. Буду подливать тебе в кофе, если достанешь меня.

— Я не пью кофе, — провел пальцами по тонкой спине. — И чай тоже. Кипяток пью… Постоянно. Но он не помогает. И я хочу увидеть тебя без платья. И лизнуть. Да, я хочу лизнуть тебя.

Она замерла, хлопая ресницами. И покраснела. Вспыхнули разом и щеки, и шея, и ключицы. Потрясающе.

— Когда ты краснеешь, губы становятся еще ярче, — отметил я. — Как вишни. Я буду сосать их долго, трогать языком, втягивать в рот… Запоминать вкус.

Потянулся к ней, желая осуществить задуманное, но София мягко меня остановила.

— Подожди. Я ещё не закончила.

Лица коснулось лезвие, но даже если бы рыжая решила перерезать мне горло, вряд ли я остановил бы ее. Мне нравилось сидеть на этой табуретке, нравилось смотреть ей в лицо, гладить спину и ждать. Голова кружилась, но это мне тоже нравилось. Не помню, когда последний раз чувствовал себя так хорошо. Никакой боли, никакой агонии, никакого холода. Рыжее пламя меня согрело. И если она хочет за это награду в виде моей бороды, пусть берет. Лишь бы не уходила.

— Вот так, — прошептала она, вытирая меня полотенцем. Лицу было непривычно. Легко. И воздух чувствуется.

София смотрела на меня во все глаза, словно видела впервые. Провела пальцами по щеке.

— Какой ты…

— Какой? — ответ меня мало интересовал, если честно. Гораздо больше ее пальцы, которые я поймал и засунул в рот.

— Ты… другой…

— А ты горячая, — ждать надоело. И я поднялся, подхватил рыжую, упал вместе с ней на кровать. — Я устал мерзнуть.

Прижался к ее губам. Так и есть — вишни. Сочные, спелые, вкусные… провел кончиком языка, впитывая вкус. Сначала верхнюю, потом нижнюю… потом — наоборот. Тонкое тело подо мной замерло, словно девушка прислушивалась. Мягко раздвинул ее губы языком, наслаждаясь ощущением. Толкнулся кончиком языка. Еще. Она дрожит и дышит, рыжая, горячая, со вкусом корицы и вишни… Конфетка. Кровь стучит в висках, и в паху сладко тянет, мучает возбуждение.

— А здесь? — шепнул ей в ухо, поглаживая кончиками пальцев шею и двигаясь ниже. — Здесь можно целовать?

Она сдавленно вдохнула, а потом неуверенно кивнула. Я опустил голову, скрывая улыбку. Как будто остановился бы, скажи она нет… или остановился? Не знаю. Пальцы почему-то дрожали, когда я расстегивал все эти пуговички на ее лифе. И зачем они там? Хотелось дернуть, чтобы они отлетели разом, но я сдержался. Потому что медленно открывать эту конфетку хотелось тоже. И то, и другое, и много-много раз…

За зеленой тканью показалась светлая нижняя рубашка со шнуровкой, ее развязывал уже зубами. Рыжая коротко и жарко вздохнула, когда я наконец добрался до ее бледной кожи… Такая нежная, тонкая… Лизнул мягко. Языком от шеи до сладких ямочек у ключиц. И ниже. До края кружева. До момента, когда рыжая напряглась и почти испугалась…

Накрыл ее губы, уже распухшие. Мягко, но и жадно тоже. Кровь стучала в висках и в паху, спазмы уже закручивались жгутами. От ощущения ее губ и теплого рта мне казалось, что кончу раньше, чем раздену эту горячую крошку. Наслаждение — рубиновое, горячее, терпкое — разливалось внутри дорогим вином, будоражило и кружило голову. Я с ума сходил от ощущений. От нежного тела, что вдавливал в шкуры. От пухлых губ, от тонкого аромата, от пушистых прядей, что наматывал на палец. Так много образов, и все такие настоящие.

— Надо остановиться… — ее шепот легче дуновения ветерка.

— Зачем? — мой голос хриплый и сдавленный. — Я хочу любить тебя. Никогда и никого так не хотел…

В полумраке ее глаза кажутся темными.

— Это неправильно…

— Не уходи, — я готов сказать что угодно, лишь бы она осталась. — Это только сегодня… Завтра я ничего не вспомню…

— Ничего? — встрепенулась девушка.

Я мотнул головой и снова лизнул губы…

Опустил руку, не прерывая поцелуй, который уже причинял мне боль. Наслаждение и боль от желания большего… обвел затвердевший сосок через ткань ее нижней сорочки. Погладил, ощущая, как дрожит рыжая и как дрожу я. Непроизвольно толкнулся бедрами, вжимаясь в ткань ее юбки, в тонкое девичье тело.

Останавливаться не хочется… и голова такая тяжелая. Я закрываю глаза…

ГЛАВА 10

— Хенсли?

Я ошалело моргнула, поняв, что дикарь заснул. Заснул? Серьезно?! Я тут, понимаешь ли… а он! Осторожно выползла из-под тяжелого тела, косясь на мирно сопящего мужчину и все еще не веря, что он просто напросто отключился! Кто сказал бы — не поверила.

— Эй, ты издеваешься?

Я, можно сказать, нарушила все мыслимые и немыслимые правила, позволила запретное, даже не сопротивлялась, а он… заснул! Оставив меня растерянной, смущенной, и что скрывать — возбужденной.

— Думаю, вас все-таки стоит придушить, истрХенсли! — возмутилась я, во все глаза глядя на дикаря. Он поморщился и блаженно засопел, обняв подушку.

Сдуреть можно. Спит. Посапывает даже! Мерзавец!

Со вздохом я легла на бок, пытаясь не думать о том, что только что произошло. Что он говорил и делал. Никогда бы не подумала, что этот ужасающий ШерхХенсли окажется таким. Таким… снова покраснела, вспоминая его слова. Губы, кажется, распухли от поцелуя. Поцелуев. От самых порочных поцелуев в моей жизни. И плевать, что я была замужем. Гордон никогда так не целовал. Долго, грешно, влажно. У дикаря сухие обветренные губы и впалые щеки, но целуется он так, что я чуть имя свое не забыла.