Читать книгу "Фатальное колесо. На все четыре стороны - Виктор Сиголаев"

– И стала настаивать на этом особенно строго именно… после нашего с вами разговора.

Я замер.

– Хаим Натанович, а… женщина эта… как она представилась? Случайно не Дианой Сергеевной?

– Ви знакомы?

Живописные маски на стене напрочь вылетели из моей головы.

– Некоторым образом. А почему из «руководства культурой»? Она же из отдела образования.

– Послушайте, юноша. – Старик наконец оставил свои гигантские очки в покое и водрузил сию конструкцию на свой толстый и некрасивый нос. – Отчего это у меня вдруг складывается впечатление, что все недоразумения в этом грустном подлунном мире вертятся исключительно вокруг только вашей персоны? Ви снова куда-то влипли?

Вопрос не праздный.

Так сложилось, что все мои «подвиги», все достижения, удачи и проигрыши мы с Хейфецом тщательно анализируем задним числом с «разбором полетов» на составляющие элементы. Вопиющее нарушение режима секретности, но… мне наплевать. Напеле-вать. Я вообще не из этого мира. А Хейфец, на секундочку, с разведкой и органами безопасности работал со времен Великой Отечественной. Это сейчас он носы актерские пудрит, а в былые времена… впрочем, это особый рассказ. Главное, что его аналитические замечания, как правило, точны, остры и бесценны. Это – моя заинтересованность. А его интерес – вновь почувствовать себя при делах, хотя бы даже и косвенно. Почувствовать себя нужным при этих опасных, запутанных и никогда не дающих повода соскучиться делах.

И этот толстый и некрасивый нос вновь чует серные выделения, сочащиеся из-под моего ангельского оперенья.

Я вздохнул.

– Влип? Может, нет, а может, и да, – покрутил я неопределенно пальцами в воздухе. – Вы думаете, я просто так рвался к вам на беседу? Хочется услышать вашего мнения о кое-каких событиях. Чисто абстрактный взгляд.

– Чисто?

– Ну да, так… говорят сейчас. Поможете?

– А у меня есть вибор?

– А если бы был, могли бы не помочь?

– Послушайте, юноша, кто здесь еврей, в конце концов? Прекратите злоупотреблять вопросительными знаками и вытягивать мое время за кошачий гениталий. Садитесь тут передо мной и выкладывайте все начистоту.

Я уселся.

– Короче, так. К нам в отдел вернули на дорасследование дело о групповом убийстве. С особой жестокостью…

– Короче? Ви сказали «короче»? Что конкретно «короче», позволите узнать?

– Хаим Натанович!

– Ну ладно, пускай будет «короче», таки ваш цимес. Продолжайте уже, юноша, не отвлекайтесь!

– Отвлекся уже. С вашей помощью. Значит… о чем это я? А! Говорю – дело сложное. Исходных фактов с гулькин нос. Подробности вот такие, слушайте…

Я рассказал Хейфецу обо всем, что нам удалось узнать за прошедшие сутки, включая симферопольский инцидент сорок четвертого года на улице Эстонской. Опустил только мистику с газетной статьей и загадочной Дианой, которая уже дважды мелькнула в зоне моего внимания. Ни к чему старому материалисту признаки инфернального наваждения. Хватит с него моей собственной серы.

Неожиданно мой рассказ затянулся на добрых двадцать минут. Видимо, озвучивая все факты, версии и предположения, я сам для себя пытался кропотливо разложить скудную информацию по ровным и понятным полочкам. Получалось, честно говоря, неважно – очень мало было исходных данных.

Но Хейфецу, к моему стыду, оказалось достаточно и этого.

С минуту он молчал, размышляя. Потом еще полминуты гримасничал, сам того не замечая, – пытался без помощи рук сдвинуть свои чудовищные очки на кончик носа. И в конце концов выдал простое и до обидного очевидное умозаключение. С полной раскладкой посылок и логических связей. Гений!

– Жертва преступления был в войну узником концлагеря. Так?

– Так.

– Кому он мог стать опасным через три десятка лет после войны?

– К примеру, кому-нибудь из администрации лагеря. Тому, кого он запомнил.

– Не так важно, кого ОН запомнил. Важно, кто ЕГО запомнил! А потом еще и ВСПОМНИЛ через столько времени с учетом того, что наверняка оба изменились чуть ли не до неузнаваемости. Кто это мог быть?

Ответ был где-то рядом.

В тех крохах информации, что нам достались. По крайней мере, в тех крохах, что я только что озвучил Хейфецу. Я это чувствовал. До зуда в переносице. Чувствовал и… пока не мог сформулировать. Ну да, а кто сказал, что из нас двоих гений именно я?

– Не думаю, что охранники лагеря визуально запоминали всех узников до одного, – начал рассуждать я, маленькими шажочками раскачивая собственную тормознутость. – Значит, у одного из шуцманов с будущей жертвой был особый контакт.

– Ну вот, юноша, ви почти уже все и сказали. Поставьте заключительный знак препинания, будьте так любезны, и скажите то, что должны сказать.

– Ага-ага. Кондратьев чудом спасся и бежал из лагеря после экзекуции на «отбойном» столбе. Калечил его одноглазый урод с кличкой… мм… А! Шайтан. Точно. Значит, Шайтан пытался плетью изуродовать лицо Кондратьева. Кстати, в заключении патологоанатома есть описания старых шрамов в левой части лица убитого. И застарелых повреждений костей черепа. Только… у этого палача каждый день был такой вот «кондратьев». Как он мог запомнить именно нашего?

Старый еврей с укоризной покачал головой. Молча понаблюдал за моими потугами.

И наконец помог:

– Мне, как еврею, больно об этом не то что говорить, но даже и думать. Но сколько таких, как ви выразились, «кондратьевых» могли остаться в живых после столба? Ви сами не подумали?

Меня как холодной водой окатило.

Точно.

– Думаю… немного. А скорей всего, вообще никого. Только наша будущая жертва.

– Которая всю жизнь носила на лице пометку от плетки, – добавил Хейфец, – и поэтому кто-то очень легко узнал ее. По своему же собственному автографу. А поскольку с ваших слов у самого предполагаемого убийцы тоже не хватало одного глаза, ко всему прочему он решил, что и сам узнан. Садисты, юноша, большей частью трусливы. Вот он и принял меры, как и привык делать раньше. Кардинально.

– Странно. Ведь то, что вы говорите, очевидно. Почему я раньше даже и не подумал в этом направлении?

– Потому что ви добрый и светлый мальчик, воспитанный в сытой стране, в благополучной семье, среди таких же, как ви, добрых и светлых людей. Вам просто не хотелось лишний раз пускать этот мрак вовнутрь себя. Вам не разрешала делать это ваша добрая и светлая голова – больно думать о том, что люди бывают страшнее самого злобного и жестокого животного. Вам очень хочется, чтобы все вокруг вас были такими же добрыми и…

– Я понял-понял. Светлыми. Хватит. Дошло уже…

Завел шарманку. Каким же он бывает занудой!