Читать книгу "Воскрешение на Патриарших - Владимир Казаков"

Но все равно это был один и тот же человек. Точнее, это было время, отпущенное мне и воплощенное в женщине. Я видел ее сразу, я распознавал ее с первого слова, взгляда, с первого вздоха, с особой интонации слова «ах…». И мне становилось радостно и грустно. Я радовался от встречи с ней, и мне было печально, что я уже знал, что с этим человеком у меня ничего не выйдет. Потому что она – мое время. А что может быть со временем? Оно только ускользает. Куда? Кто знает. Вот и Ленка тоже…

– А что такое эсэмэски? – тихо спросила Лена.

Я вздрогнул и очнулся. Понял, что говорил вслух.

Кораблик бурчал под метромостом. Чуть мелькнуло, подмигнув, эхо.

– Эсэмэски… Ну это… Как тебе объяснить… Вот. Допустим… американский жаргонизм… ну… типа всякой белиберды, которую пишут на заборах, сортирах привокзальных… так, наверное. Понимаешь?

Лена серьезно кивнула. Господи, почему же меня так потянуло к ней?! Мне ведь хорошо, очень хорошо. И она слышала мои мысли. А… пусть. Так даже лучше. Я смотрел на изгиб Москвы-реки. Буроватая вода вспыхивала на солнце грязноватой пенкой. Волны с чавканьем облизывали поржавевший борт.

А ведь, может, это и есть счастье? Мне хорошо. Мне радостен человек, который со мной. И ему совершенно небезразличен я. А это – редкость, неимовернейшая в моей биографии. Дичь. Бурый мишка с бочкой меда в Сахаре.

– Смотрите, смотрите, дельфин… – детский голосок дрожал от нетерпения.

Не судите очень строго, он такой,Наилучший он сапожник, парень неплохой,Но попал в теченье моды он как раз,Удивить хотел, наверно, нас.

Ну вот. Это все сказка. Сон. Сейчас все кончится, и я очнусь. Не бывает дельфинов в Москве-реке. Как интересно, значит, путешествия во времени меня не удивляют уже, а вот дельфин в Москве – тот тревожит? Нет… Это просто во мне гадость внутренняя зашевелилась. И дело не во временных скачках. И не в дельфинах. Меня полюбил человек, а мне страшно. Вот и все… А дельфин…

Я посмотрел на группку детей, столпившихся у борта. На волнах кувыркался довольно большой надувной дельфин ярко-желтого окраса. Интересно, как все поворачивается. Значит, дельфинов в Москве-реке нет, но – вот же он. Кто скажет, что это не дельфин? Значит, грань между «бывает» и «не бывает» лежит не в плоскости реальности или существования предмета. В чем-то другом. В тебе самом, что ли.

Дельфин, бликуя, исчезал за кормой. Ленка о чем-то оживленно говорила. Я ее не слышал. Почти. Ветер относил куски фраз к воде, и они скорее доставались странному желтому дельфину. Иногда отдельные слова я улавливал. А сказать ей, чтобы она села поближе и говорила громче, я не хотел. Мне сейчас было, наверное, не до этого. Я пытался хоть немножко выждать и хоть понять, что происходит у меня в душе. А ведь происходит! Я знаю.

…Мне было двадцать четыре тогда, а он старше.

…Намного…

…А почему нет…

…Он вполне хороший был…

…Все не так.

…А тот был совсем другой.

…Настоящий. А врач нет. Понимаешь?

…Это просто.

…Хотя, наверное, он любил меня. Но это же неважно.

…Жестоко, но неважно.

…А тут любила я. Это главнее.

…А потом все.

…Понимаешь, я и не знала про наркоту.

…Как я старалась, вся изошла на него.

…И окно распахнуто. И его нет.

Я уже не понимал, говорит ли это Ленка, ее обрывки фраз доносят до меня брызги Москвы-реки или все женщины опять перемешались у меня в голове, сливаясь невероятным образом в ту одну-единственную, с которой есть свет и нет тьмы.

Мы с ним встретились примерно через год,Не узнал его я сразу, тот он иль не тот,Шел сапожник наш веселый и босойИ мотивчик пел какой-то свой.

Медленно проплывающие слева желтоватые сталинские коробки Министерства обороны еще больше укрепляли меня в мысли об искусственности окружающей жизни. Это же типичные декорации! Сцена. Колосники. Лонжи и кулисы. Партер-бельэтаж. А река, закованная в гранит, это уже не совсем река. Это декор города. Типа фонтана. Или бульвара с фонарями и беседками. Или сточная канава. Красивый сортир. И мы плывем по этому сортиру с радостью. Потому что и это для нас большое дело – вырвались на волю. Я совсем не издеваюсь, нет ничего постыдного в канализации. Просто надо понимать, что реальная река – это совсем другое. Все равно, что говорить, что все небо – это синий квадрат в оконной раме.

– Ты понимаешь, как это страшно, – наконец посмотрела мне в глаза Ленка.

– Конечно… конечно… – вздрогнул я.

Улыбающийся великан торчал аккурат за нами, километрах в трех, его башка высовывалась метров на двадцать над линией воды, чайки пугались, орали и путались в его развевающихся волосах. Смешно надувая щеки, он нагонял ветер на Москве-реке. Причем делал это по многовековой привычке или по забывчивости. Надобности в надувании парусов давно уже не было. Кстати, а может, ему просто нравилось это делать? И он плевал на производственную необходимость двигать волны и суда, вызывать наводнения и штормы. Может, ему просто было в кайф.

Только не надо перебивать,Только не надо переживать,Может быть, выйдет, а может, нет,Новая песня вместо штиблет…

Вот я только что вспоминал своих несбывшихся женщин. Ведь все они относились ко мне очень хорошо, больше того, я практически уверен, что, попроси их о помощи, если мне будет совсем худо, они точно придут ко мне на помощь. Но при этом они никогда не свяжут жизнь со мной. Почему? Они такие плохие?! Упаси Господи. Хотя многие делали мне больно, я никогда не скажу ничего плохого о них. Они реально лучшие. И почему такие вот лучшие, хорошие, а ведь я выбирал именно их, добровольно выбирал, никогда не выбирали меня?

Наверное, все просто. Как я не вижу реальности города, так я и не вижу их. Живых. Для меня они плод моей же фантазии. Увидев ту же Инну двадцать лет назад, я за секунды слепил ее образ и дальше любил уже не живого человека, а фантома. Ну а еще дальше вступает в права великая русская литература! И под неусыпным влиянием того же Ивана Сергеевича Тургенева, или Блока, или Набокова, да всей когорты, фантом начинает жить бодрой человеческой жизнью. Требуя пищи в виде поклонения, разрывания души на тряпочки и прочих прелестей, так обильно наполняющих загаженный мозг интеллигента. И любил-то я всегда фантома, призрак Инны, призрак Иры, призрак Ольги…

А ведь эти призраки, фантомы любимых женщин живут долго-долго. Иногда лишь уходя в тень. Хотя как призраки могут уходить в тень? Их прожорливость не знает границ. Они жрут твое время, твои радости, улыбки и слезы, все. Ты обеспечиваешь их жизнь своей живой и трепетной душой, тебе кажется, что ты общаешься с реальным человеком. Это страшно. И я так прожил жизнь.