Читать книгу "Оживший покойник - Анатолий Леонов"

Борис, поперхнувшись словом, удивленно уперся в Морозову немигающим взглядом. Видно было, что он подбирал подходящий ответ, но не сразу нашел его. Наконец нежно взяв руку Авдотьи в свою ладонь, он произнес с назидательной ухмылкой:

– За свою жизнь, сударыня, я видел достаточно случайных смертей, чтобы понять, что случайных смертей не бывает. Всегда есть тот, кому эта смерть очень выгодна.

– И кому в таком случае была выгодна смерть Глеба? – спросила Авдотья, освобождая свою руку из потной ладони боярина.

Салтыков нахмурился и ответил, вероятно, немного резче, чем сам того хотел:

– Это мы как раз с благословения Божия в ближайшее время и выясним, милая моя Доня.

Тон Салтыкова и настроение самой Авдотьи Морозовой подстегнули ее к ответной дерзости.

– Боярин, – с возмущением воскликнула Авдотья. – Так меня только в семье самые близкие называть могут.

Сообразив, что разговор стал принимать нежелательный поворот, Салтыков решил сгладить неловкость и произнес примирительно:

– Ну, хорошо, Авдотья Алексеевна, но разве я чужой вашей семье? Подумай! Создатель не дал мне наследника. Придет время, все твоему Пете отдам, потому что люблю его, как сына…

Но Авдотья в этот день не была настроена улаживать с Салтыковым возникшую к нему враждебность. В ответ на словоизлияния Бориса она язвительно прервала его:

– Борис Михайлович, почто зря воздух сотрясать? В народе говорят: «Шурин по зяте не наследник». Не обессудь, боярин. Устала я, хочу одна побыть. Скажи, не встречал ли ты мою кормилицу, Меланью? С утра не объявлялась.

– Напрасно ты так, Авдотья Алексеевна, – произнес он обиженно. – Намерения мои чисты, и ты еще не раз убедишься в этом. А Меланью твою с утра взяли для допроса по следственному делу. Спросят, что нужно, и отпустят.

Салтыков поднялся со скамьи, в пояс поклонился опешившей от его ответа Авдотье и вышел из светлицы, не закрыв за собой дверь.

Глава 19. Арест

Вечерняя служба оказалась скомканной. На ней не присутствовали ни архиепископ Арсений, ни архимандрит Паисий. Иеромонах, ведший службу, был молод и неопытен. Он постоянно сбивался и путался, а в результате закончил раньше обычного. Но монахи и послушники, выходящие из храма, кажется, этого даже не заметили. Они живо, хотя и шепотом, обсуждали события последних дней, которые теперь трогали их больше монастырского устава.

Маврикия, чинно шедшего позади Феоны и Прокопия, догнал знакомый послушник из местной братии. Поравнявшись с Маврикием, он степенно поклонился и произнес простуженным голосом:

– Спасайся, брат Маврикий!

– Спаси Христос, брат Варлаам! Что нового слышно? – ответил Маврикий, кланяясь в ответ и вопросительно глядя на своего знакомого.

Послушник Варлаам, загадочно прищурившись, перешел на шепот и жаркой скороговоркой выпалил наболевшее:

– Со всем моим почтением, брат Маврикий, должен сказать, что совсем не богоугодные дела творятся в нашей обители! Холопья Салтыковы ведут себя надменно и недостойно. Бражничают, сквернословят. Ходят в трапезную не в первую и не вторую трапезу, а когда пожелают и требуют пищи. Откажешь, сразу кулаком в ухо. Отец настоятель молчит пока, а братия уже роптать начала. Ежели чего, то я, пожалуй, тоже начну…

Договорить он не успел, заметив, что к ним стремительным шагом приближаются отец-келарь и два стрельца из свиты Салтыкова. Варлаам прикусил на полуслове свой язык и поспешил раствориться в толпе иноков, идущих со службы. Подошедший отец-келарь выглядел растерянно, если не сказать больше, он был потрясен и обескуражен.

– Отец Феона, – произнес он взволнованно, – по твою душу пришли! Я говорю, может, ошибка какая?

Он показал рукой на стрельцов, старший из которых с грозно надвинутой на брови малиновой шапкой подошел к Феоне, и голосом, не терпящим возражений, приказал:

– Честной отец, предлагаю тебе пойти с нами, не задавая лишних вопросов!

Монахи, оказавшиеся в тот момент рядом с Феоной, испуганно переглянулись и невольно сжались, втянув голову в плечи, но сам Феона оставался невозмутимым и остудил пыл стрельцов холодным ответом:

– Как же не задавать лишних вопросов, когда мне не сказали, куда и зачем идти? Без объяснений, дети мои, я вынужден предложить вам проследовать обратно, точно так же, как и сюда. То есть без меня.

Второй стрелец, видя замешательство своего старшего товарища ответом заносчивого монаха, пришел ему на помощь, нехотя пояснив:

– Для дознания велено тебя, отче, привести в тюрьму к судье Никите Рындину, который с тебя показания снимать будет.

На этот раз Феона был действительно поражен и даже не скрывал этого.

– Как? Какому судье? – с изумлением переспросил он.

– Рындину Никите, – повторил стрелец и тут же, получив тычок от старшего товарища, прикусил язык.

– Что, знаешь его? Тени прошлого, да? – настороженно спросил отец Прокопий, глядя на Феону.

– Даже не знаю, что сказать, – погрузившись в воспоминания, ответил он. – Иным теням лучше бы оставаться там, куда они были отправлены.

– Это куда, отец Феона? – влез в разговор наивный Маврикий.

– В преисподнюю, Маврикий. Прямо в ад!

Лицо Феоны мгновенно посуровело, Маврикий суеверно перекрестился и испуганно посмотрел на нетерпеливо топтавшихся на месте стрельцов.

– А еще сказано, что ежели ты вдруг сопротивляться надумаешь, то доставить тебя на допрос силой, без всякого почтения, – заявил старший стрелец, для убедительности своих слов продемонстрировав устрашающего вида бердыш.

– Господи Исусе! Да что же это? – ужаснулся, услышав эти слова отец-келарь, всплеснув пухлыми руками, но отец Феона, сохраняя спокойствие, сделал своим спутникам успокаивающий жест и произнес:

– Ну зачем же силой? Благословение и милость Господня да пребудет с вами, дети мои!

Сделав приглашающий жест старшему стрельцу, монах продекламировал:

«Властитель неба, мой отец, веди меня Куда захочешь…»

– Чего? – открыв рот от изумления, спросил стрелец.

– Ни чего, а кто. Дубина ты стоеросовая! – с иронией ответил Феона. – Это Клеанф, философ. Ладно, ведите уж…

Чернец поклонился своим спутникам и решительным шагом направился в сторону монастырской тюрьмы, заставив стрельцов, гремя амуницией, бежать за ним следом. Оставшиеся иноки с тревогой смотрели ему вслед.

– Может, ошибка какая, а, братья? – чуть не плача вопрошал отец Геннадий.

– Правому Бог помогает! – ответил старец Прокопий, перекрестив спину удалявшегося Феоны.

В сопровождении охранников, расстроенных необычным поведением арестованного, инок прошел на удивление пустой в это время хозяйственный двор и спустился по крутым узким ступеням в подземелье монастырской тюрьмы. Из мрачных, освященных нещадно чадящими от прогорклого масла светильниками пахнуло сыростью, тленом и нечистотами. Был тут и еще один привязчивый запах, который Феона прекрасно помнил. Кислый и терпкий вкус свежей человеческой крови сразу защекотал ему ноздри и кончик языка. Следовало из этого только то, что кому-то недавно здесь сильно не повезло. «Для познания истины» в монастырских тюрьмах использовали те же способы, что и во всех других темницах. Впрочем, знающие люди утверждали, что в монастырских тюрьмах режим был даже более суровый, чем в светских.