Читать книгу "Расчленение Кафки. Статьи по прикладному психоанализу - Никита Благовещенский"

Итак, у сенатора Аблеухова присутствуют черты и астено-невротической, и тревожно-мнительной акцентуации, причем последние преобладают. Невроза, как нам кажется, у сенатора нет, так как нет осознания болезни. Навязчивые действия и ритуалы, производимые сенатором, хотя и имеют невротический характер, то есть связаны с инфантильными травмами и фиксациями, помогают ему адаптироваться, но не воспринимаются им как болезненные. Элементы астено-невротического типа акцентуации личности, предрасполагающие к выходу в неврастению, выливаются не в невротическую симптоматику — астению, повышенную раздражительность, утомляемость, — а в психосоматические и соматовегетативные расстройства. В целом же сенатор Аполлон Аполлонович Аблеухов чувствует себя вполне комфортно.

Обратимся теперь к главному герою «Петербурга» — Николаю Аполлоновичу Аблеухову, сенаторскому сыну. У Николая Аполлоновича можно обнаружить истероидные и шизоидные черты характера, но ответ на вопрос, в рамках какого заболевания они проявляются, не столь однозначен. Мы предполагаем, что у Аблеухова-младшего истероидная форма психопатии, и попробуем это доказать.

Главная черта истерической личности — беспредельный эгоцентризм, ненасытная жажда постоянного внимания к себе, восхищения, удивления, почитания, сочувствия; предпочитается даже негодование и ненависть в свой адрес, но только не перспектива остаться незамеченным. Внешне указанные тенденции проявляются в стремлении к оригинальности, демонстрациях превосходства, в страстном поиске и жажде признания у окружающих, гиперболизации и расцвечивании своих переживаний, театральности и рисовке в поведении. Для шизоидного типа психопатии также характерны причудливость и парадоксальность эмоциональной жизни и поведения. Психопатических личностей шизоидного типа в жизни обычно называют оригинальными, чудаками, странными, эксцентричными. Эмоциональная жизнь шизоидных личностей малопонятна и необычна. Но мотивы их поведения отличаются от мотивов истероидов. Шизоидным личностям свойственны патологическая замкнутость, скрытность, и отчужденность от людей. Они предпочитают одиночество, уходят в себя и не могут в адекватной форме выражать эмоции и общаться. Истерические личности тоже могут выглядеть оригиналами и эксцентричными людьми, но их поведение рассчитано на то, чтобы привлечь внимание и вызвать удивление. Поступки шизоидов могут быть жестокими, но связано это не с садистической склонностью, а с неспособностью вникнуть в страдания других. Жестокость истерических личностей опять же связана с желанием обратить на себя внимание, вызвать лучше ненависть, чем безразличие.

Поступки Николая Аполлоновича не только жестоки, они преступны. Он совершает попытку величайшего преступления — отцеубийства. Подстрекаемый террористом-революционером Дудкиным и провокатором Липпанченко, Николай Аполлонович соглашается подложить бомбу сенатору Аблеухову. Только благодаря случайности сенатор остался жив. Именно потому что Николай Аполлонович решается на преступление, мы диагностируем его как психопата. Его поступки выходят за пределы нормального адаптивного поведения, они эксцентричны и жестоки. Он преследует свою бывшую возлюбленную, уже упоминавшуюся Софью Петровну Лихутину, переодевшись в красное домино, в маскарадный костюм маски Красной смерти, — образ, навеянный, вероятно, Эдгаром По. Поведение сенаторского сына эксцентрично, театрально. Эта театральность, расчет на внешнюю эффектность позволяют предположить у него все же истерический тип психопатии. Хотя поведение его во время, предшествующее описываемым в романе событиям, можно интерпретировать как носящее шизоидные черты: он бросает занятия в университете, отстраняется от прежних знакомых, в уединении в сенаторском особняке вынашивает планы мести Софье Петровне и отцу. Мы полагаем, что главные мотивы, движущие им, — это желание обратить на себя внимание, доказать своим революционным знакомым, что он человек слова и готов сдержать обещания, данные террористам. Конечно, это наше убеждение в том, что Николай Аполлонович страдал истерической психопатией, основывается не столько на строгих «математических» доказательствах, сколько на интуиции, но ведь часто и в реальной жизни диагноз психических и невротических патологий неоднозначен и зависит от субъективного фактора.

Перейдем теперь к самому противоречивому с психологической точки зрения персонажу — террористу-революционеру Александру Ивановичу Дудкину. С одной стороны, с ним все понятно, так как он как раз единственный персонаж романа, о котором сказано, что он сошел с ума, то есть о нем вполне можно говорить в психиатрических терминах. Симптоматика у него явно психотическая: галлюцинации преследуют его, он, подобно Ивану Карамазову, спорит с чертом. Кончает он тем, что зарезав ножницами провокатора Липпанченко, впадает в невменяемое состояние. «Видимо, он рехнулся»[166], — замечает Андрей Белый. С другой стороны, Александр Иванович определенно осознает у себя начало болезни. «Александр Иванович еще припомнил, еще: именно: в Гельсингфорсе у него начались все признаки ему угрожавшей болезни; и именно в Гельсингфорсе вся та праздная, будто кем-то внушенная, началась его мозговая игра. Помнится, в тот период пришлось ему развивать парадоксальнейшую теорию о необходимости разрушить культуру, потому что период историей изжитого гуманизма закончен и культурная история теперь стоит перед нами, как выветренный трухляк…. Проповедь варварства кончилась неожиданным образом (в Гельсингфорсе, тогда же), кончилась совершенным кошмаром: Александр Иванович видел (не то во сне, не то в засыпании), как его помчали через неописуемое, что можно бы назвать всего проще междупланетным пространством (но что не было им): помчали для совершения некоего, там обыденного, но с точки зрения нашей все же гнусного акта;… во всем этом самое неприятное было то, что Александр Иванович не помнил, совершил ли он акт или нет; этот сон впоследствии Александр Иванович отметил, как начало болезни, но все-таки: вспоминать не любил»[167] (под актом подразумевается целование зада Сатане, на что есть указания в первоначальном варианте текста романа[168]). На свою болезнь, на «мозговую игру», жалуется Дудкин Николаю Аполлоновичу: «Да той самой болезни, которая так изводит меня: странное имя болезни той мне пока неизвестно, а вот признаки знаю отлично: безотчетность тоски, галлюцинации, страхи, водка, курение»[169]. И свою революционную деятельность Александр Иванович осуществляет «во имя болезни»[170], во имя «общей жажды смерти»[171].

Можно предположить, что галлюцинации Александра Ивановича, его тоска и депрессия вызваны злоупотреблением водкой, метаалкогольным психозом, но думается, что скорее дело обстоит так, как об этом говорит сам Александр Иванович, а именно, что водка — это «признак болезни». Водкой пытается Дудкин заглушить тоску, прогнать страх, галлюцинации. Водка — не причина болезни, а ее следствие. Болезнь же заключается в том, что все совершается Дудкиным во имя идеи, идеи бредовой, но захватившей его полностью. Эту идею, эту «мозговую игру», ощущает Александр Иванович, «как будто кем-то внушенную»[172]. У него явно можно обнаружить шизоидные черты. Описываемые симптомы и синдромы (неврозо- и психопатоподобные, галлюцинаторный, аффективный, бредовый) характерны для шизофрении. Развитие болезни, особенно ее выраженных форм, приводит к искажению или утрате прежних социальных связей, снижению психической активности, резкому нарушению поведения, особенно при обострении бреда, галлюцинаций. Вследствие этого наступает значительная дезадаптация больных в обществе. С психоаналитической точки зрения на ранних стадиях, в ходе оральной фазы психосексуального развития, шизоид отвергает первичный объект — материнскую грудь — и фиксируется на собственном Я. Всю последующую жизнь проживает он в отсутствии любви. Окружающий шизоида мир становится излишним, он не нужен, не интересен, таит в себе угрозу. Он пугает, и на него шизоид проецирует собственные представления. Поскольку у террориста Дудкина все эти проявления утяжеляются паранойяльным синдромом (состоянием, характеризующимся систематизированным интерпретативным бредом), мы можем поставить ему диагноз паранойяльная шизофрения. Думается, что мы не ошибемся, утверждая, что всем революционерам присущи шизоидные или паранойяльные черты характера, но не все революционеры шизофреники. У Дудкина же произошло «резкое нарушение поведения» — он совершил убийство, после чего у него помрачилось сознание. Именно это позволяет нам говорить о шизофрении.