Читать книгу "Тогда ты услышал - Криста фон Бернут"

— Спрашивайте, о чем вы хотите узнать.

Трамвайная остановка — это такое место, которое очень сложно изолировать. Для этого нужно проводить такие мероприятия, которые привлекают ненужное внимание, например, вызвать несколько патрульных, которые бы регулировали дорожное движение. Так как трамвай может ехать только по рельсам, мимо места происшествия, то любопытным и взволнованным пассажирам приходилось объяснять, почему данный участок пока закрыт, и что им нужно воспользоваться другими видами транспорта. А так как все должно происходить быстро, то соответствующее сообщение пустили по радиосвязи.

Понедельник, семь часов утра, еще толком не рассвело. Дождь идет и идет, уже много часов подряд. Осенняя непогода сильно потрепала каштаны в аллее, а кроме стеклянного павильона на остановке нет ни одного сухого места в радиусе пятидесяти метров. Труп, лежащий в грязной пожухлой траве за павильоном, тоже насквозь промок. Убитый — мужчина, блондин, возраст — около сорока лет. Он лежит на спине. На нем — застегнутый на все пуговицы синий плащ, под плащом, насколько видно, свитер с высоким воротом, а также джинсы и добротные кожаные туфли. Одежда, пропитанная водой, плотно облегает стройное, почти худое тело. Ноги слегка раздвинуты, руки вытянуты вдоль туловища, обе ладони повернуты вверх, как будто смерть застала его в тот момент, когда он жестом показал, что о чем-то сожалеет. Лицо очень бледное, как будто отмытое дождем за последние часы. Его глаза закрыты, но веки не судорожно сжаты.

То, что его смерть была насильственной, установили врачи «скорой помощи». Им позвонила по телефону в пять часов утра молоденькая секретарша, которая шла к Центральному вокзалу, конечной остановке на этой трамвайной линии. Держа в левой руке мобильный телефон, секретарша, согласно указаниям врача, стала на колени рядом с мертвым, приложила указательный и средний палец к тому месту на шее, где прощупывается артерия. Биения пульса не было. Врач, прибывший на место происшествия несколькими минутами позже, откатил ворот свитера настолько, что стали видны следы удушения.

Смерть от внешнего воздействия.

Тем временем место происшествия оцепили, и дюжина полицейских и криминалистов искали на брусчатке, на тротуаре, в мокрой, холодной, пахнущей землей траве улики — при этом понимая, что дождь, скорее всего, уничтожил все следы или сделал их абсолютно непригодными для идентификации.

— Когда вы легли спать в тот вечер?

— Около одиннадцати. Я точно не помню, но примерно в это время.

— Ваша жена была рядом?

Даннер смотрел прямо перед собой. Потом он поставил локти на колени, положил на них голову.

— Это значит «да»? — невозмутимо спросила Мона.

Даннер поднял голову, затем снова откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди.

— Да. Я думал, она спит. Она дышала ровно и чуть слышно. Я тихонько разделся, чтобы не разбудить ее.

— Вы сразу же заснули?

— Да, довольно быстро. Мы перед этим четыре часа шли по горам. Этот поход, да плюс еще выпитое вино сильно утомили меня.

Все сходится, но уж слишком безупречно, как говорится, без сучка без задоринки. С другой стороны, ее ощущения слишком часто подводили ее. Работа полицейского больше основывается на везении и тщательном поиске, а не на интуиции. Даннер продумал свои показания заранее. Хотя это нормально и в этом нет ничего криминального.

— Что было потом?

— Я проснулся от какого-то шороха.

— Шороха?

— Да. Кто-то вышел на улицу. Довольно громко хлопнув дверью. Я разволновался и встал, оделся и пошел вниз.

— Что было с вашей женой?

И на этот раз ответ последовал слишком быстро.

— Должен сказать честно, я не посмотрел, лежала ли она рядом. Было темно, хоть глаз выколи… Я просто предположил, что она там. Не было никаких причин присматриваться.

— О’кей, вы пошли вниз. Что там было?

— Со стола не убрали, вся грязная посуда стояла там, хотя они обещали убрать. Сильно пахло гашишем. Посредине стола, в пепельнице, лежал стеклянный кавум.

— Что?

Даннер улыбнулся.

— Кавум. Трубка для курения конопли.

Почему он использует, говоря об употреблении наркотиков, молодежные жаргонные словечки? Как будто больше не нужно было отмежевываться от ситуации с употреблением наркотиков.

— Где были ваши ученики?

Даннер закрыл глаза, как будто припоминая. Этот жест очень не понравился Моне, слишком уж он был театральным. Мона ждала. Тем временем Боуд стал делать заметки в своем блокноте в клеенчатой черной обложке. Она бы многое отдала за то, чтобы почитать, что он там черкал.

— Не знаю, на улице было очень светло. Эта страшная полная луна, она и свела детей с ума, в их-то состоянии. Свет был интенсивным, но каким-то обманчивым…

— Что значит «обманчивым»?

И снова Даннер закрыл глаза, снова у Моны возникло чувство, что он притворяется. Но, может быть, он просто не мог иначе? Может быть, он принадлежит к тому типу людей, которые актерствуют, даже идя в туалет?

— Лунный свет per se[11] обманчивый. Кажется, что он дает много света, а на самом деле — только сгущает тени.

Мона решила пропустить это замечание мимо ушей.

— Итак, вы просто пошли искать своих учеников. Где они оказались?

— Петер и Стробо были…

— Кто такой Стробо? — перебила его Мона, нахмурившись, и посмотрела в список опрошенных, который составил Боуд. Никакого Стробо в нем не было.

Даннер неохотно открыл глаза.

— Хайко. Стробо — это кличка.

— Хайко Маркварт?

— Да, — нетерпеливо ответил Даннер.

— Дальше. И не забывайте, пожалуйста, называть фамилии.

Снова Даннер скривился так, как будто он имеет дело с идиотами, но, по мере возможности, старается снисходить до их уровня. И стал рассказывать дальше с нотками раздражения в голосе.

— Итак: Хайко Маркварт и Петер Белов сидели рядом на скамеечке прямо возле двери. Оба очень бледные, было очевидно, что им плохо. Петера рвало. Марко Хельберг лежал на скамейке за домом и спал. Сабину Хайльман и Берит Шнайдер я нашел не сразу. Потом я их обнаружил тоже за домом.

— Что они там делали?

— Ничего особенного. Они стояли, тесно прижавшись друг к другу там, куда не попадал лунный свет. Насколько я помню, Берит обнимала Сабину. Сабина все бормотала что-то про луну, что ее свет сводит ее с ума, что больше никогда она не сможет как следует насладиться лунной ночью… Вы знаете, каково это — быть под кайфом?

— Нет, — сказала Мона и сама себе вдруг показалась неопытной. Может быть, он нарочно задал этот вопрос. — Но речь сейчас не об этом.