Читать книгу "Непоборимый Мирович - Вячеслав Софронов"

В памяти императрицы Апраксин остался как гонец еще во времена царствования ее тетушки, покойной ныне Анны Иоанновны, доставивший радостную весть с турецких берегов о взятии русскими войсками Хотина, за что он и получил тогда орден Святого Александра Невского. А потом провел вполне успешные переговоры с персидским властителем Надир-шахом. И дальше показал себя человеком дальновидным, интриг не затевающим, завел дружбу с ближним к императрице человеком Алексеем Григорьевичем Разумовским. Часто бывал у того в гостях, любил в картишки переброситься, о жизни побеседовать. Сошелся он во взглядах и с канцлером Алексеем Петровичем Бестужевым, чем обеспечил себе известное влияние при дворе и, соответственно, получение высоких чинов и должностей: был назначен вице-президентом Военной коллегии, вслед за тем последовал ему чин генерал-аншефа и подполковника гвардии при Семеновском полку, а позже, накануне Прусской кампании, и генерал-фельдмаршала.

Прочих столичных жителей союз трех властолюбивых мужей – Бестужева, Разумовского и Апраксина – в восторг не приводил. Известный своей ироничностью князь Щербатов по этому поводу едко высказался, будто бы лесть их личная по отношению к Алексею Разумовскому, невенчанному супругу государыни, есть не что иное, как поиск ее, императрицы, расположения. И еще он добавлял, что Разумовский – человек, без всякого сомнения, добрейший и даже добропорядочный, никому зла не желающий, ничего недостойного не совершивший, но… все одно – недалек рассудком и, как все черкасы, весьма склонен к пьянству, хоть не беспробудному, но основательному.

Ладно, Разумовский, самого канцлера Бестужева частенько встречали петербуржцы в изрядном подпитии, чего, впрочем, об Апраксине сказать не могли, поскольку тот имел сложение крепкое и многие называли его не иначе как «Колосс Греческий», а потому любое питие того достойного мужа в плен его взять не могло. Но и он иногда в некоторую излишность мог впадать. Правда, злые языки приплетали к апраксинской завидной трезвости волевой характер супруги его – Аграфены Леонтьевны, урожденной Соймоновой, исправно следившей за супругом и терпеливо наставлявшей его на путь праведный.

Но то далеко не все рожденные молвой сведения о приближенных к императрице достойных мужах. К ним приплетали дочь самого Апраксина, Елену, вышедшую замуж за гофмейстера и сенатора князя Куракина. Не было для столичных блюстителей нравственности секрета в том, что она якобы состоит в амурных связях с самим Петром Ивановичем Шуваловым, меж тем как шуваловская жена – Марфа Егоровна – была едва ли не единственной неразлучной подружкой императрицы. Брату его, Ивану Шувалову, какое-то время было дозволено в любое время дня и ночи без стука входить в спальню государыни, о чем, несомненно, знал Разумовский, но относился к тому с тактом и пониманием.

Так что клубок дружеско-родственных и интимных связей был сплетен и так крепко завязан властными узами дворцовых интересов, что до конца понять, где одна ниточка начинается и где заканчивается, не представлялось возможным даже для самого бывалого и опытного наблюдателя. На том и держалась дворцовая дружба, иногда крепнущая, а временами слабеющая, пока кто-нибудь из важных персон по естественной причине не выпадал из общей связки и его место тут же занимал кто-то другой, принимая условия задолго до него начатой игры.

Так и главнокомандующий армией в походе на Пруссию генерал-фельдмаршал Апраксин хорошо знал те правила, на каких он получил этот пост, и нарушать их не собирался. Вряд ли он понимал, зачем и кому нужен этот поход, во главе которого он не по своей воле оказался. Но вопросы на сей счет задавать было не принято, да и вряд ли кто мог толком объяснить ему, ради чего случаются все войны на свете. Приказано воевать – воюй и не спрашивай, зачем. Может, сам поймешь и разберешься со временем, коль живым вернешься. А пока живой, надо пользоваться всеми благами и удобствами, кои на том свете уже не понадобятся.

Степан Федорович вез с собой на войну два десятка парадных костюмов, украшенных изумрудами и брильянтами. Вслед за ним около двух сотен добрых лошадок везли его личную мебель, съестные припасы, кур и гусей в клетках, огурчики соленые в бочках, бочонки с редкими винами, лекарей, портных, цирюльников, сапожников, кузнецов, шорников, два десятка музыкантов, писцов, слуг и лакеев, а всего сто двадцать человек обслуги. Когда обоз главнокомандующего останавливался на ночлег и ставились походные палатки, то издалека тот бивуак можно было принять за город. А доносившаяся оттуда музыка навевала самые благие и мирные мысли, отнюдь не способствовавшие укреплению боевого духа собравшегося за богато накрытыми столами доблестного воинства. Не привык главнокомандующий ни в мирной, ни в военной обстановке в чем-то себе отказывать. А людская молва и разговоры солдатские? Да что ему до них – у каждого своя планида, и никто тому помешать не в силах.

Вся же армия двигалась чрезвычайно медленно и неторопливо, надеясь, верно, одним своим видом и количеством до смерти напугать неприятеля и заставить его сдаться на милость победителя. Главная задача, поставленная перед армией членами специально созданной для того Конференции, а выражаясь проще, военного совета, не покидавшего ни разу за все время Прусской кампании пределы столицы, состояла в вытеснении противника из Восточной Пруссии и занятии Кенигсберга.

Только вот вряд ли кто из членов того собрания понимал, какие трудности и лишения ждут российское воинство на чужой земле, куда нога русского солдата до тех пор ни разу не ступала. Да и далеко не каждый из состоящих при армии офицеров ждал скорой победы над прусским королем Фридрихом, поскольку у многих он пользовался великим почетом и уважением.

Особенно боготворил его включенный в тот совет наследник императрицы великий князь Петр Федорович, женатый на немецкой принцессе. Несомненно, о том хорошо знал генерал-фельдмаршал Апраксин. Поэтому никак не мог решить, что для него важнее: разгромить пруссаков и навсегда изгнать их с берегов Балтийского моря или же соблюсти интересы молодого двора, того не желавшего.

Рано или поздно именно Петр Федорович унаследует российскую корону, и как он тогда отнесется к человеку, пошедшему наперекор его чаяниям? К тому же в последнее время императрица изрядно сдала, и ходили слухи, что жить ей осталось совсем немного… Но и боев избежать, в случае если пруссаки их станут искать, тоже невозможно. Оставалось лишь уповать на Господа Бога, и будь что будет. А собственных планов наперед строить нечего, коль все на небесах решаемо…

Границу Пруссии русская армия перешла 21 июля 1757 года и столь же неспешно двинулась дальше по чужой земле к лежащему поблизости городку Инстербургу, стоявшему на правом берегу реки Прегель. Поскольку защищать Инстербург никто не собирался, то взят он был на другой день (22 июля) без единого выстрела. Главнокомандующий обрадовался факту тому несказанно. Вот она, удача, – и город заняли, и крови не пролили. Дальше бы так. Он приказал сделать длительную остановку, отписал о первой своей победе в Петербург и дал бал в честь своей бескровной победы.

Жители городка без всякой враждебности разглядывали снующих по городку русских солдат, которые до того рисовались им кровавыми чудовищами, что питаются исключительно сырым мясом, отчего волосы у них растут по всему телу, а глаза по ночам светятся, как у волков. Солдатам же было невдомек до их страхов и опасений, и каждый полк спешил обустроиться, насколько то было возможно, и оглядеться, куда это их ненароком занесло.