Читать книгу "Изабелла Католичка. Образец для христианского мира? - Жозеф Перес"

Канарские острова и Марокко

До смерти Изабеллы (1504 год) еще никто не думал о последствиях путешествий во имя открытий, но об одном, отнюдь не ничтожном их следствии уже могли догадываться: Кастилия собиралась отказаться от Северной Африки. Мы уже говорили, что в 1479 году католические короли позаботились о том, чтобы сохранить для себя Канарские острова и противоположное побережье Африки. В то время завоеваны были только небольшие острова архипелага, подчинявшиеся власти андалузских сеньоров. Короли оставили за собой Канарские острова не столько для себя, сколько для базы, предназначенной для дальнейшего продвижения в Марокко. Уже в 1344 году Кастилия противилась тому, чтобы Канарские острова были возведены в ранг независимой монархии. Так, Альфонс XI ссылался на то, что он, как наследник вестготских королей, вправе предъявлять права на Тингитанскую Мавританию, бывшую, по его мнению, составной частью Римской империи, а затем вестготской монархии. Его преемники никогда не отказывались от такого африканского наследства. В конце XV века они решили «взять Марокко в клещи», высадившись на другом берегу Гибралтарского пролива, с одной стороны, а с другой — на берегу, противоположном Канарским островам. В их намерении было вернуть себе господство над территориями, которые когда-то подчинялись вестготским королям (историческая перспектива), обеспечить безопасность Иберийского полуострова (стратегическая цель), восстановить в бывших христианских землях, оказавшихся под влиянием ислама, католическую веру (религиозные устремления) и, наконец, утвердить господство Кастилии над западным Средиземноморьем и Северной Африкой (политическая перспектива). Взяться за решение этих амбициозных задач можно было после отвоевания Гранады. Чтобы достичь поставленной цели, католические короли подготовили почву. Они убедили андалузских сеньоров отказаться от любых прав на Гран-Канария, Пальма и Тенерифе, которые и будут конфискованы в пользу короны соответственно в 1480-1483, в 1492-1493 и в 1493-1496 годах. С 1485 года Фердинанд и Изабелла провозгласили себя «королями Гран-Канарии и всех островов, от нее зависящих». В 1487 году они решили присоединить Канарские острова к Кастильской короне. Тогда никто не планировал назначать на острова вице-королей — такой способ впоследствии будет практиковать Карл V в Мексике и Перу. На Канарских островах, напротив, учредили институты, подобные кастильским органам управления: муниципалитеты и магистраты, должные творить правосудие (при этом у истца сохранялась возможность обратиться в канцелярию Сьюдад-Реала или, в конечном счете, в Королевский совет Кастилии). Архипелаг, вероятно, считали скорее западной оконечностью Кастилии, нежели «полигоном» для будущего завоевания Нового Света; по сути, это не колония — это продолжение королевства.

Когда Реконкиста закончилась, а Канарские острова были присоединены, короли смогли заняться планом продвижения в земли Северной Африки. В 1494 году они получили от Александра VI буллу, позволявшую им завоевать королевство Тлемсен[59], при этом права португальцев на королевство Фес задеты не были. В тот же год Эрнандо де Сафра, уполномоченный королей в королевстве Гранада, предложил захватить Мелилью, конечную остановку караванов, перевозивших золото Судана через Сахару; эта операция была проведена через три года, в 1497 году. В 1509 году в Оране высадился кардинал Сиснерос. Захват власти в Северной Африке, казалось, мог завершиться успешно, но дело приостановилось, и проект завоевания Марокко был отложен окончательно: открытие Нового Света перевернуло все планы. Внимание Кастилии от Африки отвлек Христофор Колумб.

Изабелла и индейцы

Папа Александр VI даровал католическим королям инвеституру на открытые земли в Атлантическом океане, а также на те территории, которые будут открыты; взамен он облек их проповеднической миссией, распространявшейся на обитателей этих земель. «Короли (в особенности королева) со всей ответственностью выполняли это поручение», — не упускают случая напомнить нам те, кто в наше время решает вопрос о беатификации Изабеллы. Обращены были миллионы индейцев, добавляют они; после проповедей апостолов это, по их мнению, самое большое предприятие в истории, посвященное евангелизации. Конечно, возражают критически настроенные оппоненты, но какой ценой она далась? Открытие, а затем завоевание и колонизация обошлись в миллионы жертв; большинство выживших индейцев были приговорены к принудительным работам, если не к рабству.

О демографической катастрофе, постигшей континент, писал еще епископ Чьяпаса Бартоломе де Лас Касас: его «Краткое описание о разрушении Индий» (1552 год) говорится о пяти миллионах жертв. В наши дни ученые Беркли, занимающиеся этноисторией (Бора, Кук), попытались подвести под это утверждение научную базу; по их подсчетам, к моменту завоевания Америки ее население насчитывало более ста миллионов жителей, тогда как в начале XVII века их осталось не более пяти миллионов. Такие цифры немного смущают. Аргентинский этнолог Анджело Розенблат предложил гораздо более скромный подсчет: изначально население не превышало четырнадцати миллионов жителей.

О цифрах можно долго спорить. Однако относительно масштабов катастрофы дискуссий не возникает: коренное население американского континента растаяло в течение одного века; погибли по меньшей мере три четверти жителей, а возможно, и больше. Как объяснить столь мощный упадок? Говорить в данном случае о геноциде (порой можно услышать именно это утверждение) будет безосновательно по причине, указанной мною выше. Конкистадоры никогда не доходили до этого. Даже если бы они и захотели, у них все равно не хватило бы сил перебить такое множество людей. Впрочем, в их интересы это не входило: они нуждались в рабочей силе, а следовательно, в людях[60]. В сражениях погибали тысячи, но не миллионы людей. Принудительные работы оказывались такими же смертоносными, как битвы, и даже более: ловцы жемчуга на Карибских островах не смогли долго выдерживать режим, обязывавший их всегда нырять все глубже и глубже. Переноска и работы в рудниках были не менее разрушительными. В целом же демографический спад объясняется двумя факторами: болезнями и травматизмом вследствие завоевания.

До прихода европейцев американский континент оставался изолированным от всего мира: это был своего рода огромный остров, лежавший за пределами Евразии и Африки. Его обитатели оказались слабее завоевателей в биологическом плане: они были подвержены любой инфекции, и этот аспект имел драматические последствия. Удар оказался тем более жестоким, поскольку в Мексике и Перу испанцы вступали в контакт с населением, жившим очень кучно, и заражали их неизвестными им доселе инфекционными болезнями. Это хорошо известный феномен, возникающий каждый раз, когда человеческая группа, вплоть до сего времени живущая уединенно, выходит из состояния изоляции; встреча с окружающим миром для нее фатальна. Миссионеры замечали это: одно лишь посещение европейцами деревни сеяло смерть среди ее коренных жителей, словно дыхание пришельцев заставляло отдать богу душу. К смерти мог привести обычный насморк, а о серьезных болезнях и говорить нечего. Так, в Сан-Доминго в 1518-1519 годах свирепствовала эпидемия оспы, почти поголовно искоренившая индейское население; европейцы, получившие иммунитет в детстве, или более крепкие, сопротивлялись ей лучше. Солдаты Кортеса завезли вирус в Мексику. Оттуда эпидемия перекинулась на Гватемалу, спустилась к югу и в 1525-1526 годах достигла империи инков. В этих густонаселенных регионах индейцы умирали как мухи[61]. На смену оспе пришла корь (1530-1531), затем одна из разновидностей тифа (1546) и грипп (1558-1559), не говоря о дифтерии, свинке и т. д. К инфекционному удару следует добавить и душевный травматизм: в ходе завоевания традиционное общество было либо разрушено, либо исчезло. Индейцы перестали верить в своих богов, покинувших их. Многие потеряли вкус жизни и умирали вместе с семьями от голода и отчаяния или кончали жизнь самоубийством; женщины делали аборты. Разлученные пары оставались бесплодными. Демографический подъем начался лишь незадолго до начала второй половины XVII века.