Читать книгу "«Летающий танк». 100 боевых вылетов на Ил-2 - Олег Лазарев"

После осмотра Медведев, усевшись на передней кромке крыла, закурил. Воронов, также закурив, подошел к Медведеву. Это говорило о том, что они находятся в возбужденном состоянии и, потеряв над собой контроль, забыли о категорическом запрете курить рядом с самолетом. Со сдвинутыми на затылок мокрыми от пота шлемофонами стали потихоньку о чем-то говорить.

Подошедший к самолету старший техник эскадрильи техник-лейтенант Растихин, бросив взгляд на плоскость, сразу понял, в чем дело. «Что, лизнули друг друга? И еще молчите! Надо доложить командиру эскадрильи», – строгим голосом сказал он. Осмотрев самолеты, спросил: «На какой высоте это произошло?» И, услышав ответ, произнес: «Да, ребята, вы, видно, в сорочке родились». Этот случай явился наглядным примером, насколько надо быть внимательным и серьезным при выполнении полетных заданий.

На этом аэродроме и я допустил оплошность, о чем по сей день вспоминаю с досадой за свое легкомыслие. В один из жарких майских дней я вместе с летчиками своей эскадрильи пошел купаться на Упу. Вместо того чтобы в незнакомом месте зайти в воду медленно, я решил показать ребятам, как лихо умею нырять с папиросой во рту и, вынырнув, продолжать курить, хотя и не был курящим. Сделать это хотел просто так, хохмы ради. С крутого обрывистого берега нырнул «солдатиком» и сразу же почувствовал резкую боль между пальцами левой ноги. Пальцы я порезал до кости. Кровь лилась ручьем. Ребята, осматривая дно, нашли винтовку, стоявшую вертикально в иле, с прикрепленным австрийским штыком. Он-то и попал между пальцами. Хорошо еще, что прыгнул ногами вперед.

Через несколько дней меня вызвал Хромов. Кроме него, в комнате находился уполномоченный особого отдела. Я не знал, зачем меня вызвали, но, видя, как на меня смотрит особист, невольно насторожился. «Лазарев! Что у тебя с ногой? Почему прихрамываешь?» – строгим голосом спросил Хромов. Тут уполномоченный, слегка наклонившись к Хромову, что-то тихо ему сказал.

Это еще больше укрепило мое предположение в причастности к моему вызову этого неусыпного стража бдительности. После небольшой паузы Хромов тем же тоном продолжил: «Воевать не хочешь, скрытое дезертирство проявляешь? Скоро начнутся бои, а ты в кусты прятаться! Зачем повредил себе ногу? За трусость отдам под трибунал. Будешь знать тогда, как дезертировать!» Эти слова больно обожгли меня. Как только не стыдно этому особняку, который во всех видит одних дезертиров или шпионов?! Стало очень обидно. Хотелось подойти и ударить этого гада.

Пока Хромов ругал меня, особняк, не скрывая злорадства, посматривал на меня и разными репликами еще больше заводил комполка. Дождавшись, когда он закончит, я попросил разрешения рассказать ему, как все было. В конце я сказал, что на боль никому не жаловался, от полетов не отказывался, летал и буду летать. После моих объяснений строгость тона у комполка спала. Мне показалось, что он понял меня. Перед тем как отпустить, советовал не отвлекаться от основных дел, беречь себя и больше думать о предстоящей боевой работе. После этого инцидента я при встрече с уполномоченным перестал с ним здороваться. Через неделю этого мерзавца убрали из полка.

Незадолго до перебазирования на полевой аэродром к нам в полк прибыл командир корпуса генерал Горлаченко. Весь личный состав находился на аэродроме и работал на матчасти. Идя по стоянке, он обратил внимание на то, что в полку нарушается его приказ, запрещавший находиться в кабинах самолетов лицам, не имеющим отношения к подготовке самолета к полету. При этом Горлаченко указал на вылезавшего из кабины красноармейца, одетого в шинель. «Вы кто будете и чем занимались в кабине?» – обратился он к немного смутившемуся парню.

«Летчик, командир экипажа красноармеец Долгий, занимался кабинным тренажем», – отрапортовал он. «А почему вы, Долгий, показываете плохой пример своим подчиненным? Одеты с нарушением формы одежды? На погонах нет знаков различия». Горлаченко не придал значения тому, что Долгий при рапорте уже указал свое звание – красноармеец, и, возможно, посчитал, что тот сделал это умышленно, чтобы звание соответствовало погонам на его шинели.

«Товарищ генерал, мне не положено никаких знаков различия. Я рядовой пилот и звание мое – красноармеец». «Вы что, разжалованы?» – переспросил генерал. «Никак нет, звание нам в школе не присвоили, вот и ходим рядовыми». – «Так вы что, не один такой, раз говорите «мы»? – допытывался генерал. «Да, мы почти все рядовые», – бойко ответил Долгий. «Товарищ Хромов, вы знаете, что у вас в полку летчики не имеют командных званий?» – «Так точно!» – по-строевому ответил командир полка. «А ведь школы уже с марта выпускают летчиков младшими лейтенантами. Почему они не имеют даже сержантских званий? Чтобы сегодня же им приказом по полку присвоили звания», – строго сказал Горлаченко.

Я не был свидетелем этого разговора. Наша эскадрилья находилась на другом конце аэродрома, и мы вообще не знали, что к нам прибыл командир корпуса. Об этом разговоре мы узнали уже в столовой, где обычно сообщались все новости. После обеда всех рядовых летчиков построили перед штабом полка, где зачитали приказ о присвоении нам воинских званий. Через полчаса я нашил на свои погоны красные ленточки, став сержантом. После выпуска из школы этого звания пришлось ждать почти год. В свободное от занятий время я, как командир экипажа, мог ежедневно увольняться в город.

На следующий день, находясь в увольнении, я шел по переходному мосту через железнодорожные пути. Вижу, навстречу мне идет симпатичная девушка в военной форме с погонами младшего сержанта. Подойдя ближе и забыв, что я уже сержант, лихо козырнул ей первым. Девушка, видя это, мгновенно с испуганным видом резко подняла руку к головному убору. Только тут до меня дошло, что я уже не рядовой.

В Туле мы летали много. К самолету я привык. Летать на нем нравилось, неплохо научился выполнять расчет на посадку. Не у всех она получалась мягкой. Большинство сажало машину с «плюшком» и даже с «плюхом», что грозило поломкой самолета. Не знаю почему, но у меня профиль посадки был ровным, с плавным подводом к земле, хотя всех нас учили по одной методе, с немного высоковатым подходом к земле и посадкой с небольшим «плюшком». На это обратил внимание капитан Сухих и на полковом разборе полетов похвалил меня, что для него было не свойственно. Удивились мы и его самокритике. Он прямо сказал, что сам сажает самолет с «плюхом», как и большинство летчиков полка. Хромов летал стабильно, тренировочных полетов выполнял не так много, но все посадки делал отлично. По их уверенному выполнению чувствовалось, что он имеет большой опыт летной работы.

Хорошо и уверенно летал заместитель командира 1-й эскадрильи лейтенант Богданов. За две недели до перебазирования он был повышен в должности – стал начальником воздушно-стрелковой службы полка и одновременно повышен в воинском звании до старшего лейтенанта. К середине июня полк полностью закончил подготовку к боевым действиям. За это время я хорошо прочувствовал самолет, летал без всякого напряжения и готов был летать на боевые задания. С нетерпением ждал начала настоящей работы. По тем полевым учениям, которые проводились наземными войсками, где отрабатывались различные этапы боевых действий во взаимодействии со штурмовой авиацией, мы поняли, что и они заканчивают подготовку к боям. В одном из таких учений принимала участие и наша эскадрилья.