Читать книгу "Варвары против Рима - Алан Эрейра"

Ясно лишь, что около 500 г. до н. э. область, включающая в себя Северо-Восточную Германию и Южную Скандинавию, была населена людьми со схожими образом жизни, коренным языком и мифологией (мифология лучше всего известна нам благодаря норвежским сагам). Затем эти народы двинулись на юг. Итальянцы впервые познакомились с ними в 113 г. до н. э., когда племена, называвшиеся кимврами и тевтонами, вошли в земли нынешней Австрии. Десятью годами позже они вступили в Италию и спросили, где бы им поселиться. Эти огромные полуобнаженные воины нанесли немалый урон римской армии, прежде чем их удалось сокрушить.

Совершенно очевидно, что люди, жившие на северо-западе Германии, сильно отличались от кельтов. Римские описания этих народов — это, скорее, весьма обобщенные карикатуры, но зерна истины они содержат. Германцы жили в отдельных небольших поселениях и добывали пропитание больше разведением скота и охотой, нежели возделыванием земли. Риму нечего было у них грабить (впрочем, латинское слово «деньги» — pecunia — происходит от pecus — «скот»).

ДРУГАЯ СИСТЕМА ЦЕННОСТЕЙ

Римлян несколько сбивало с толку общественное устройство, не направленное на то, чтобы разбогатеть. Такое отсутствие интереса к выгоде проявлялось даже на полях сражений. Римский солдат воевал за жалованье. Его генералы демонстрировали свое богатство и статус роскошным образом жизни и властью над судьбами своих бойцов. У германцев все было совершенно иначе. Вождь подтверждал свое положение собственной храбростью, а свое богатство — щедростью на празднествах и пирах.

Это была культура воинов, где мужество и почет среди товарищей значили больше, чем накопленные богатства. Юноша, достигший зрелости, не стриг волосы и не брил бороду, пока не убивал в бою первого врага. А в сражении, согласно Тациту, стимулом проявить отвагу было одобрение или осуждение кровных родственников: «Более всего стимулирует их храбрость то, что их эскадроны и батальоны формируются не по случайному принципу, а составляются из членов семей или кланов»[128]. И пояснял, что основой была преданность вождю: «Защитить, уберечь его, приписать его славе собственные храбрые деяния — вот вершина преданности. Вождь сражается за победу — его слуги сражаются за вождя».

А с преданностью приходила храбрость. Общая храбрость. Следствием ее у германцев были довольно авантюрные обычаи: «…согласно их понятиям, нет ничего более недостойного и более унизительного для мужчины, чем защищать лошадь броней. Соответственно, как бы малочисленны они ни были, они смело бросались на любое число врагов, лошади которых были защищены броней»[129]. Незащищенными были не только лошади. Воины тоже шли в бой нагими. Когда они храбро бились с закованными в латы римлянами, единственным их прикрытием был деревянный или плетенный из лозы щит.

Германцы вели бой хаотично, каждый сам по себе, что резко контрастировало с холодным профессионализмом и дисциплиной римской армии. «Они смотрели на войну как на спорт, в чем-то почти рыцарский, в их военном искусстве были дух и преданность профессионалов, но в тактике они не поднимались выше любителей»[130]. Для германцев главным в войне была демонстрация храбрости, а не стремление к материальным приобретениям или политическим выгодам.

Легко увидеть связь между отношением германцев к войне и рыцарским кодексом Средних веков. Например, средневековый обычай выбирать по одному лучшему бойцу противоборствующих сторон, чтобы решить исход битвы в одном поединке, восходит к войнам варваров против Рима. «Выбирался каким-либо способом пленник из племени, с которым шла война, и его ставили против отборного бойца из собственного племени. Каждый был вооружен оружием своей страны. Победа одного или другого воспринималась как соответствующий знак»[131].

У германцев не было военной организации. Войны были целиком и полностью играми отдельных героев. Впрочем, эти игры выглядели не особенно опасными, поскольку оружие было ерундовым. «Они и железом не богаты, — пишет Тацит, — насколько мы можем судить по их оружию. Лишь немногие пользуются мечами или пиками. Они вооружены копьями (которые называют framea) с узким коротким наконечником, но столь острыми и удобными в обращении, что одно и то же оружие хорошо служит, в зависимости от обстоятельств, и в ближнем, и в дальнем бою»[132].

Даже когда германцы захватывали снаряжение у римлян, они не обязательно использовали его по назначению. Археологические находки показывают, что они предпочитали его ломать, а затем бросать в болото в качестве приношения богам. Германцы «находились на таком же уровне по сравнению с римской армией, как воинства матабеле и зулусов по сравнению с британской армией XIX в.»[133]. И даже их копья часто были просто заточенными палками с обожженными и заостренными краями.

Конечно, Тацит преувеличивал замечательные качества германцев, чтобы подвергнуть осуждению римскую мораль своего времени. Но, когда он описывает структуру общественных институтов германцев, его рассказ подтверждается другими свидетельствами.

ГЕРМАНСКИЙ ЭГАЛИТАРИЗМ

Нарисованная Тацитом картина замечательного эгалитарного германского общества подкрепляется археологическими находками. При раскопках было обнаружено несколько германских селений времен Тацита. В них преобладало индивидуальное расселение. Похоже, что все дома были в точности одного размера. Лишь позже, после достаточно длительных контактов с римлянами, отдельные представители германцев богатели и начали выделяться, в сравнении с другими членами клана, лучшими жилищами.

У них также почти не было частной собственности на землю. Согласно Цезарю, каждый год вожди клана раздавали землю семьям, а на следующий — вновь полностью ее перераспределяли. Цезарь дает этому несколько объяснений.

Во-первых, предполагает он, это делалось, чтобы люди не слишком привязывались к земле и были больше воинами, чем землепашцами. Но главной причиной подобного метода Цезарь называет стремление к равенству в обществе. Германцы поддерживали циркуляцию земли между семьями клана, чтобы не позволить «накапливать состояние». Если бы такое случилось, более сильные стали бы «отбирать у слабых их имущество». Постоянное перераспределение ресурсов также подавляло стремление к быстрому приращению богатства, «из которого проистекают разделение и разногласия». Таким способом они «держали простой народ в удовлетворенном состоянии ума, когда каждый видит свои собственные средства поставленными в равные условия с теми, что имеют самые сильные»[134].