Читать книгу "Русская Америка. Слава и боль русской истории - Сергей Кремлев"

Как Биллингс справился со своими задачами по экспедиции — это рассказ отдельный. Но сразу сообщу любопытный факт: достигнув устья Колымы 24 июня 1787 года, Биллингс, согласно полученным им в русской столице инструкциям, «объявил себе чин» капитана 2-го ранга, а когда через год подошёл к берегам Аляски, в виду мыса Ильи объявил себе уже чин капитана 1-го ранга. На огромном удалении тех, кто отличает, от тех, кого надо отличить, такой вариант повышения в чинах был не так уж и плох. В пункте 6 указа Екатерины II от 8 августа 1785 года прямо было сказано: «Достигнув Ковымы и исполнив препорученное, начальствующего над сей експедициею флота капитан-порутчика Биллингса всемилостивейше жалуем в капитаны 2-го ранга, чтоб старался…», а пункт 11 указа гласил: «…когда дойдёт флота капитан 2-го ранга Биллингс до мыса Святаго Илии, то на сем месте всемилостивейше жалуем его в капитаны 1-го ранга…»

Однако случай Биллингса можно считать в истории наших восточных экспедиций, пожалуй, беспрецедентным! Правда, 5 октября 1789 года Биллингс огласил указ о повышении в чинах, по которому и Сарычеву присваивался очередной чин капитана 2-го ранга.

Сам Биллингс в экспедиции ничем выдающимся себя не проявил, и всеми успехами она оказалась обязана Гавриилу Андреевичу Сарычеву и другим её русским участникам. Так в чём был секрет Биллингса? Не в том ли, что Биллингса приняли в русскую службу по рекомендации «российского министра в Лондоне» — посла графа Семёна Воронцова?

УТВЕРЖДАТЬ определённо, что Семён Воронцов был в чистом виде тем, что сейчас называют «агент влияния», не могу… Но Англию граф любил посильнее, чем Россию, — он в ней и остаток дней своих прожил, и умер там, и похоронен там. И для Англии он старался больше, чем для России.

Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона в большой и хвалебной статье о нём сообщает, что «быстро освоившись с государственным устройством Англии, характерами ея главнейших государственных деятелей и стремлениями английской нации», Воронцов во время второй Русско-турецкой войны 1787–1791 годов сумел-де «с твёрдостью и достоинством» достичь «разоружения флота, снарядившегося на помощь Турции», и «возобновил торговый трактат России с Великобританией».

Насчёт флота — это, конечно, было сказано для красного словца… Но даже «Брокгауз и Ефрон» вынужден был стыдливо сообщить в дополнение, что если-де по новому договору «и предоставлялись некоторыя льготы английским купцам в русских владениях», то «исключительно благодаря заключённому незадолго перед этим оборонительному союзу России с Англией». О том, что «оборонительный» «союз» был выгоден лишь бриттам, «Брокгауз и Ефрон» умалчивает.

В свете всего этого пересечение судеб англичанина Биллингса и англомана Воронцова вряд ли было случайным. И вряд ли как Воронцов, так и сам Биллингс были тут инициаторами знакомства. Их, надо полагать, друг с другом свели.

Воронцов осуждал русскую борьбу против английского владычества на морях и вообще блюл английские интересы получше русских. Вслед за Брокгаузом и Ефроном современные историки ставят ему в заслугу то, что он-де изобретательно удержал правительство Питта-младшего от объявления войны России в 1791 году, когда Екатерина отвергла ультиматум Питта с требованием отказаться от русских приобретений после Русско-турецкой войны. Но, сдаётся мне, что не мир тут России Воронцов обеспечивал, а выгоды себе и ему подобным от торговли с Англией, да плюс — уже в ближней перспективе — суворовские штыки для английской коалиции против революционной Франции, которую Воронцов терпеть не мог.

Кстати, о Суворове, о некоторых моментах, связывающих Воронцова и Суворова, и о сути русско-английской «дружбы»…

В самом конце XVIII века — в те дни, когда Суворов совершал в Европе антинаполеоновские подвиги во имя русской славы и интересов английской короны, — Лондон бросал в его честь и чепчики, и треуголки, и чуть ли не самую эту корону… И Воронцов в письме извещал Суворова, что во время представления в театре Бирмингема в его, Воронцова, присутствии, после исполнения тогда уже почти официального национального гимна «Правь, Британия, морями…», были исполнены два куплета, в которых прославлялся наш полководец, и публика заставила актёров пропеть их дважды… И сам король Георг III во время торжественного обеда после смотра Кентской милиции провозгласил тост: «За здравие фельдмаршала Суворова!» «Во всей Англии, — заключал посол, — за всеми столами после здравия королевского следует здравие Вашего Сиятельства!»

Суворов в ответ сообщал, что у него «чулки спустились»…

Это он в характерной для него ироничной и острословной манере намекал на то, что был бы не прочь получить от благодарного Георга орден Подвязки, который мужчины носят под коленом левой ноги.

Девизом ордена было: «Да будет стыдно тому, кто дурно об этом подумает!» Очевидно, руководствуясь сим девизом, английский король и решил, что пусть будет стыдно тому, кто подумает, что он не награждает Суворова орденом из-за английской сквалыжности и спеси, а не потому, что заслуги русского выше любых наград. Так или иначе, но Подвязки Александр Васильевич не получил, что Воронцова вряд ли озаботило. Впрочем, эта история случилась уже шестнадцать лет спустя после «знакомства» графа Воронцова и матроса Биллингса.

Поэтому вернёмся к Биллингсу…

Как «вышел» он на Воронцова, история умалчивает, но, скорее всего, его на русского посла вывели вполне определённые круги с вполне определёнными целями… Дело-то Кука надо было продолжать! Надо было держать руку Британии на пульсе новорождённой Русской Америки и тормозить, по мере сил, её развитие…

Расхвалить не очень-то удалого и не очень-то компетентного, но авантюристичного и самоуверенного Биллингса и отправить его в Россию как возможную фигуру для использования русскими в тихоокеанских проектах — это было замыслом неглупым. А малая компетентность кандидата обеспечивала и его послушание пославшим его, и невеликие успехи того дела, которое ему должны были поручить в России. Соответственно, лондонская рекомендация Биллингса для принятия последнего в русскую службу, данная «русским» графом-англофилом, сама по себе должна нас настораживать. Особенно — если помнить, что лейб-медик Екатерины II Роджерсон был одновременно и разведчиком, агентом Лондона.

Чем, если не очередным злым умыслом против России и Русской Америки, можно объяснить то, что Биллингса приняли в Петербурге так серьёзно? Почему ему — чужеземцу, ничем не доказавшему своей преданности новой родине, доверили руководство секретной экспедицией с важнейшими государственными задачами? Ведь в Петербурге не стремились афишировать наши тихоокеанские усилия! Об экспедиции Креницына — Левашова 1768–1769 годов первые отрывочные сведения англичане получили только в 1780 году (полностью материалы экспедиции были рассекречены лишь в 1852 (!) году). Основание Шелиховым постоянного русского поселения на Кадьяке вообще не предавалось огласке. А тут — на тебе!

Нет, сдаётся мне, не всё в истории с Джозефом-Иосифом Биллингсом чисто, а точнее — всё нечисто, начиная с его назначения. По сути, Северо-восточная экспедиция держалась талантом и энергией 22-летнего лейтенанта Сарычева. Сарычев в январе 1786 года привел её в исходный пункт — в Якутск, а затем — и в Охотск, куда Биллингс заявился лишь в июле 1786 года. Биллингс уселся в Охотске, а Гаврила Андреевич был им послан в Верхнеколымск и по пути выполнил большую исследовательскую работу. Собственно, с этих исследований и началась Северо-восточная географическая и астрономическая экспедиция — на первом своём этапе как Северная, или Колымская.