Читать книгу "Фамильное привидение - Ирина Арбенина"

Ане пора было принимать витамины.

Светловой открыл муж Алены. «Этот Глинищев»…

Глинищев был в плаще.

— Проходите… Алена на кухне, кормит ребенка… Извините, я тороплюсь. А вы проходите. — Он торопливо взглянул на часы и посторонился в узком коридорчике, пропуская Светлову в комнату.

Светлова переступила порог крошечной стандартной квартиры, напоенный типичными запахами тесного жилья, где варят, парят, стирают, сушат, нянчат, пьют, едят — и все это на восемнадцати квадратных метрах… Осторожно переступая через игрушки, тапочки, ботинки, протискиваясь между детской коляской и корзинкой с бельем, прошла в комнату… где было, впрочем, не просторнее.

Глинищев освободил для Светловой кресло, перекинув наваленные на нем детские вещи и книги на стол, и, торопливо попрощавшись, удалился.

Хлопнула, закрываясь за ним, дверь.

Когда-то Светлова знала человека, который говорил, что по голосу в трубке, по его интонациям может узнать о человека почти все — определить возраст человека, образование и так далее…

Светлова слушала женский голос, доносившийся из кухни, и пыталась определить хоть что-нибудь.

— А теперь ложечку за папу… Вот какие мы молодцы! Еще ложечку — и скоро мы увидим, что там нарисовано на дне тарелочки.

— Мишка! Мишка там нарисован! — объяснил осведомленный ребенок.

— Посмотрим-посмотрим… А вдруг не мишка?

«Вот именно, — зевнув, подумала Светлова. — Да, жизнь непредсказуема… Ребенок просто не в курсе. Что там в самом деле на дне тарелочки? Вот так гребешь усердно ложкой манную кашку, уверенный, что там мишка, добираешься до дна, а там… ужас всякий», — зевая, думала Светлова, имея в виду всю эту дурацкую и печальную историю, приключившуюся с Ладушкиным, и вообще — жизнь.

Она опять с трудом подавила зевоту, с сожалением констатируя, что ее нынешнее «состояние организма» делает ее вялой и сонливой. И в этом расслабленно-ленивом состоянии самое важное для нее — не сплоховать и ненароком не выдать Глинищевой или тем, с кем ей еще предстоит общаться, то, что ей известно об их пребывании в квартире Хованского.

Никто не должен догадаться о том, что существует пленка.

Тем более что милиция, как выяснила Светлова, увлеченная Ладушкиным, даже не расспрашивала ни консьержку, ни секьюрити о том, кто был в тот вечер у Хованского.

Анина же легенда для Глинищевой такова: она — жена Ладушкина, беременная, несчастная и все такое… «Вы, как женщина, должны меня понять». Муж под подозрением, поэтому, мол, она хочет выяснить у тех, кто знал Хованского, что-то, что могло бы реабилитировать ее мужа. «Иначе его засадят. Милиция у нас сами знаете какая… равнодушная, халатная». И все такое в том же духе. Должна Глинищева поверить… Частные расследования теперь в моде, на милицию надежды давно нет, и население уже восприняло фразу «спасение утопающих дело рук самих утопающих» как руководство к действию.

На всякий случай и представиться Светлова решила Генриеттой… Уж входить в роль — так входить.

— А про Глинищевых расскажи! — услышала Аня детский голос.

— Доешь — расскажу!

— Доем, — пообещал ребенок.

С девочкой, очевидно, много занимались. Она хорошо говорила, очень внятно, не сюсюкая и по взрослому строя фразы. Впрочем, в Москве такие дети в определенном слое населения — не редкость.

Светлова зевнула…

Прямо над ее головой на стене в застекленной рамочке висела фотография… Скорее всего копия с очень старого фотоснимка.

Аня встала и подошла поближе.

Это был просто дом. Старинный дом с колоннами и треугольным классическим фронтоном — большую его часть заслоняли деревья.

Наконец они доели эту кашку…

— Боюсь, что ничем не смогу вам помочь, — вздохнула Алена, выслушав сумбурную просьбу Светловой… Точнее, тот бурный словесный поток, который выплеснула и обрушила на нее якобы взволнованная лже-Генриетта Ладушкина.

— Ой! — огорченно всплеснула руками Светлова.

— Боюсь, что ничем… — повторила Алена. — Дело в том, что наши с Федором Федоровичем Хованским контакты были очень поверхностными. В общем, ничего особенно для вас интересного. Обычные текущие дела. Мы, видите ли, развили бурную деятельность в нашем Дворянском союзе… Я, представьте, отвечаю за детские балы. И у меня возникают некоторые идеи. Например, дети ведут себя очень скованно. Они не привыкли к бальной одежде, к такой обстановке… И я все время пыталась убедить Федора Федоровича, что необходимо… Впрочем, ну что я буду вам все это рассказывать? Вам ведь вряд ли это чем-то может помочь, не так ли?

— Что же мне делать? — пригорюнилась Светлова.

— Право, не знаю.

— А вот еще… — встрепенулась Светлова. — Федор Федорович часто виделся с господином Роппом. Так я этому Роппу все время звоню и, представьте, ну никак не могу застать… Как вы думаете, может, он что-то знает?

— Ропп? Да… Я, кажется, его видела у Хованского. Не запомнить трудно. Старикашка так трещит суставами, как будто игральные кости в стакане перемешивают… Страх какой древний! И вид, надо сказать, довольно зловещий… Конечно, на фоне этого ужасного происшествия с Федором Федоровичем теперь может померещиться все, что угодно. Хотя… Как знать, как знать! Недаром говорится: «Это сборище костей есть вместилище страстей».

— Вы что же, его подозреваете? — без обиняков, в лоб спросила Аня.

— Да нет, ну что вы! — замахала руками Алена. — С чего бы вдруг? Да и мое ли это дело… Конечно, я переживаю смерть Федора Федоровича… Но, поверьте, все же это ужасное происшествие не слишком затронуло мою жизнь. У меня своих забот хватает. — Алена кивнула на ребенка. — Носочки, колготки, порошок «Тайд»… Жизнь домохозяйки — это, как бы вам объяснить… сплошной конвейер.

— Да-да, я понимаю…

— Хотите чаю? — без особого гостеприимства в голосе поинтересовалась Алена. Было понятно, что это просто формальная вежливость и хозяйка надеется на такой же вежливый отказ.

— Не откажусь, — нагло согласилась Светлова.

— Пойдемте на кухню… — с явным трудом подавив вздох, пригласила Глинищева.

Алена заваривала чай, а Светлова в стиле лже-Генриетты Ладушкиной нервно причитала:

— Уж я и домой к нему заходила, к этому Роппу… И звоню по нескольку раз на день! Как сквозь землю провалился. Ну что за старик? В такие-то годы люди ведь больше дома должны сидеть, правда? Ума не приложу, что за шустрый такой дед!

— Шустрый? — Алена заварила чай.

— Ну, не знаю… Я ведь его не видела никогда.

— Знаете, этот Ропп… Когда я увидела его у Хованского… — Алена замолчала.

— Да?

— Знаете, на кого он более всего похож?

— На кого же?