Читать книгу "Выбор профессии - Александр Соловьев"

А потому, например, что двумя годами ранее «Хрустального пеликана» – приз лучшему учителю года – уже удостоился учитель из этой же школы Михаил Стародубцев. Или потому, что московские учителя за последние четыре года побеждали в этом конкурсе трижды. Или – да мало ли еще почему? Но Михаил Случ победил.

И победив, совершенно не ощущает себя лучшим из лучших. Да и к самому конкурсу относится не столько как к тесту на профессионализм («существуют, и работают, и не выходят на никакие конкурсы замечательные учителя, которым и я, и мои коллеги участвующие в конкурсе, и в подметки не годимся»), сколько к возможности получить необычный, но полезный опыт: «Конкурс требует того, что на самом деле очень хорошо знакомо учителю и чего учитель очень не любит. Когда вдруг тебя оценивают, причем оценивают публично… Я, участвуя в конкурсе, много раз ловил себя на мысли, что я вот как школьник, как бы оказываюсь в положении экзаменуемого. Конечно, учителю естественно ставить детей в ситуацию, когда они экзаменуются, но совершенно неестественно самому в этой ситуации оказываться». Иными словами, Михаил Случ, учитель с 20-летним стажем, продолжает искать возможность научиться чему-то еще.

И предмет свой – математику – преподает, похоже, совсем не так. Не то чтобы неправильно – все-таки учитель года. Но все-таки как-то по-другому: «Школьная математика – особенная наука, к «реальной» математике никакого отношения не имеющая».

...

Центр школы – это уроки, взаимоотношения между детьми и учителями.

Среди его разработток есть одна, которая начинается так: «Мальчик сидел и дрожал. Плакать у него не было сил. Холодный ветер с моря не оставил и следа от городской духоты…» Это история о великом греческом математике, географе и астрономе Эратосфене и его ученике, которого автор назвал Каллимахом (видимо, в честь учителя Эратосфена). А еще это – история о простых и «сложных» (составных) числах, алгоритме («решете Эратосфена») и нахождении длины меридиана.

В другой методичке изложен способ доказать теорему о сумме углов треугольника («вечная проблема на начальном этапе преподавания геометрии в школе состоит в том, что ученики никак не возьмут в толк, зачем нужно доказывать и без того совершенно понятные вещи, при этом еще и опираясь на гораздо менее понятные») в виде… своего рода спектакля, в котором ученики играют роли сторон и углов этого треугольника, «рисуя» саму теорему и ее доказательство своими перемещениями в пространстве.

А еще он совершенно не считает учителя главным, стержневым человеком в школе: «Стержень – это что-то, что возникает между ребенком и учителем. А учитель в современной школе должен играть некоторую подчиненную роль. Он не может быть самодостаточен, иначе будет сорок лет транслировать некий опыт, который был заложен в него в пединституте. Это неправильно, сейчас жизнь очень сильно меняется».

Да и самой школе он как будто не доверяет, сомневается в ее возможностях: «Вклад школы в образование ребенка – гораздо меньше, чем вклад семьи. Практически на порядок. Если брать детское чтение, то от того, как с чтением обстоят дела в семье, зависит гораздо больше, чем от любой школьной методики… В конце концов, не слишком ли школа самонадеянна? Разве она учит ребенка? Не родители? Не он сам?»

Порой кажется, что он не только сам толком не знает, чему же учат в школе, но и обвиняет в подобном невежестве своих коллег. Всех, скопом: «Сейчас модно считать, что учитель должен учить ученика учиться. Это звучит как формула. И говорит о том, что сами учителя толком не понимают, что это такое – учить учиться. Хотя бы потому, что критериев проверки результатов этого обучения просто нет. Знания формулы поиска корней квадратного уравнения проверить можно, а вот с этим «умением учиться» как поступить?»

Так что ничего удивительного в том, что «карьерным педагогам» Михаил Случ доверяет не до конца, нет.

«Дети выходят из школы достаточно рано, в «полубессознательном состоянии» поступают в педвуз и потом чуть ли не в таком же «приплывают» учителями на работу. Гораздо лучше, когда человек уже в относительно зрелом возрасте такое решение принимает сознательно», – понятно, что он не лукавит, отстаивая преимущество своего опыта прихода в педагогику. И с его доводами спорить неимоверно трудно.

...

«Учитель в современной школе должен играть некоторую подчиненную роль. Он не может быть самодостаточен, иначе будет сорок лет транслировать некий опыт, который был заложен в него в пединституте».

«Учителя в массе своей имеют крайне ограниченный жизненный опыт помимо школьного». Такой учитель серьезно рискует получить от учеников жесткую и хлесткую оценку неудачника. Причем неудачником, лузером, он будет именно потому, что он – учитель и никогда не пробовал стать никем иным. А поскольку «педагогическая профессия не очень карьерна», единожды став учителем, ты остаешься им навсегда. Нет понятия «учитель высшего звена» или «топ-учитель». Даже «старшего учителя» не бывает (хотя «старший преподаватель» по тарифной сетке получает больше, чем просто «преподаватель»).

И это при том что в обществе отношение к профессии учителя всегда оставалось как минимум достаточно уважительным. До недавнего времени, правда, это общественное уважение должно было как-то заменять приличную зарплату, но сейчас хотя бы в крупных городах работа учителя оплачивается более или менее достойно.

«Я реально знаю учителей из регионов, которые получают 7–10 тысяч рублей. И это не люди, которые приходят в школу на два часа, отбыть номер. И с этим сложно что-то делать, другое дело, что есть регионы, где и такие деньги являются большим заработком и окружающие получают, может быть, еще меньше»». В невысокой оплате труда учителей Михаил Случ, кстати, видит своего рода «темную сторону» всеобщего доступного образования: «100–150 лет назад образование не было всеобщим и уже только по этой причине являлось некоторой ценностью, которой действительно добивались и за которую во всех смыслах слова готовы были и платить, в том числе и государство».

Более того, с его точки зрения, массовость профессии (а учитель – одна из самых массовых профессий, учителей больше, чем врачей, может быть, даже больше, чем милиционеров, хотя это кажется совершенно невероятным) вообще не предполагает какой-то сверхвысокой оплаты.

С другой стороны, эта же массовость обесценивает многие звонкие фразы об учительстве. К околопрофессиональному пафосу Случ безжалостен. «Говорить о том, что преподаватель – это призвание, глупо. Если мы хотим, чтобы учителей было много, то так рассуждать как минимум странно… Делать ставку на энтузиазм – аморально. Человек может быть энтузиастом пять лет, может быть семь, но потом возникнут вопросы с семьей, с квартирой, с какими-то еще вещами». Настоящая преданность делу возникает не только и не столько на основе энтузиазма.

Казалось бы, массовость подразумевает некую сумму технологий. На первый взгляд, все именно так и есть: «Педагогика – технологическая вещь. Дневник, расписание, домашнее задание. Но это не гарантирует продукт. Результат – качество образования – измеряется не в количестве написанных контрольных или прослушанных предметов».