Читать книгу "1661 - Дени Лепе"

У Фуке захватило дух — какое-то время он молча переходил от одного полотна к другому, не в силах оторвать взгляд от их великолепия.

— Благодарю, господин Жабак, — наконец вымолвил он, поворачиваясь к хозяину дома. — В этом царстве красоты бьет источник энергии, согревающей сердце. Ваш музейный зал — живой оплот надежды для тех, кто верит в человека и в его способности не уступать инстинктам, которые неизменно тянут его вниз.

Он обвел рукой живописную коллекцию.

— Как не верить в Истину и в силу ее, когда перед тобой такое зрелище? Способен ли разум восстать против столь очевидных образцов незыблемого равновесия и гармонии? Быть может, вы и правда поступили мудро, не поддавшись безрассудному соблазну обратить на себя внимание, и растили ваш дивный сад втайне от всех.

В черных глазах Жабака вспыхнул огонек, никак не вязавшийся с его улыбкой:

— Вижу, вы настоящий ценитель прекрасного, и думаю, я не ошибся, приведя вас сюда. Да будут благословенны те места, где сильные мира сего рассуждают, как философы! У меня есть правило, господин суперинтендант, — продолжал он, — и распространяется оно только на этот зал. Поскольку почти всегда я прихожу сюда один, у меня вошло в привычку быть здесь полностью откровенным. Согласны ли и вы соблюдать это правило, пока мы выйдем за эту дверь? — спросил банкир, указывая на тяжелую деревянную створку, которую он тут же затворил за собой.

Фуке кивнул в знак согласия.

— Замечательно. Стало быть, вы полагаете, монсеньор, что я веду тайную жизнь по собственному почину? Ни чуть не бывало. К этому меня вынуждает желание выжить. Меня никто не жалует, господин суперинтендант. Однако я с моими деньгами и житейской сметкой всем нужен. Но к себе меня не зовут. Со мной видятся и встречаются только по вечерам. Про меня никто ничего не знает. Кому известно, что в Антверпене я водил дружбу с Рубенсом?[27] Никому. Да и что вы хотите? Жабака не приглашают на обеды…

Фуке старался ничем не выдать смущения. Вот, значит, где слабое место таинственного Жабака. Оказывается, человек, чья скрытность поддерживает власть, уповающую на его влиятельность, мечтает войти в высший свет!

— Вы показали мне свой потайной сад, а я с радостью покажу вам свой, под открытым небом. Быть может, вы соблаговолите посетить Во? Точный день я вам сообщу, ибо надеюсь устроить прием сразу, как только строительные работы значительно продвинутся.

Жабак с улыбкой поклонился, а Фуке меж тем продолжал:

— Мне нравится ваше жизненное правило применительно к этому музею. Однако, может, мы, с вашего позволения, обсудим другое дело, что привело меня сюда?

Взгляд Жабака исполнился вожделения.

— Как вам будет угодно, господин суперинтендант, только разумно ли говорить о делах вот так, в полный голос?

— Расклад до того прост, что риск невелик: мне нужен кредит в миллион ливров, и не позже, чем через неделю.

Жабак сложил ладони, уперся ими в подбородок и вздохнул.

— Кредит нужен лично вам? — осведомился он подозрительным тоном. — Откровенность требует ясности, господин суперинтендант. Так кому нужен кредит — вам или королю? Ибо один добр, а другой… откровенность обязывает… — прибавил он, кивая на стены и на дверь, — не очень… В силу того, что займы ныне не погашаются, ценные бумаги, заложенные в королевскую казну, попросту обесцениваются, превращаются в пыль…

Фуке почувствовал раздражение. «Правило жесткое, и плут знает толк в игре», — подумал он.

— Кредит нужен лично мне, сударь, и возмещен он будет из моей личной казны. Однако дело, на которое пойдут деньги, касается короля.

В глазах Жабака промелькнуло сомнение.

— Вы очень сильно рискуете, господин суперинтендант. Тяжело нести корону, если она тебе не принадлежит… А благодарность королей…

Фуке жестом его остановил.

— Довольно. Откровенность откровенностью, но есть границы, которые лучше не переступать. Да будет вам известно, верность и преданность делу далеко не всегда идут рука об руку со слепотой. А что до остального, я изрядно поднаторел в финансовых вопросах. И за два десятка лет неустанных поисков денег на военные нужды многое узнал.

Жабак развел руками и улыбнулся в знак согласия.

— Что ж, господин суперинтендант, вы главный контролер финансов, и Боже меня упаси вникать в ваши дела. У вас будут деньги. Те самые, — уточнил он и показал на дверь.

Словно по волшебству она снова повернулась на шарнирах.

Фуке вышел первым. Переступая через порог, он повернулся и бросил последний взгляд на «Мадонну» Рафаэля.

22

Венсенский замок — воскресенье 27 февраля, десять часов утра

Туссен Роз обмакнул перо в чернильницу, аккуратно смахнул излишек чернил с кончика пера и, занеся руку над листом бумаги, наполовину исписанным его мелким, четким почерком, обратил свой взор на кардинала. Сидя в кресле в красно-зеленую полоску, украшенном его фамильным гербом, Джулио Мазарини лихорадочно перебирал на столе груду бумаг и диктовал:

— «И передаем общине братьев смирения во Христе…» Ах, да где же это? — пробурчал он.

Кольбер, стоявший за спиной своего господина, не колеблясь, извлек из стопки бумаг нужную и бесстрастно указал на строчку с многочисленными помарками.

— Да-да, — продолжал Мазарини, схватив документ. — Пишите, Роз: «…передаем сумму в тысячу ливров и право на полное использование доходов от прихода Сен-Фиакр-де…» Как, черт возьми, называется эта деревня? — не сдержался он.

Кардинал закрыл глаза и откинулся на спинку кресла, с трудом переводя дыхание.

— Рабастенс, — подсказал Кольбер и дал знак Розу записать это название.

— Точно, Рабастенс. На этом с аббатствами покончено, не так ли?

Кольбер кивнул и приготовился было убрать кипу исчерканных бумаг по этому разделу, как вдруг рука Мазарини резко и с силой удержала его.

— А о попечительстве над Шателлеро, обещанном аббату Суле, забыли? — жестко проговорил кардинал.

Кольбер нахмурился, но ничего не ответил.

— Пишите, Роз, — продолжал Мазарини ледяным тоном: — «…а также передаем в знак дружбы… да-да, дружбы… который мы выражаем аббату Суле, доходы на попечительство над церковью Сен-Рош-де-Шателлеро и над прилегающими к ней землями, которые простираются…» Уточните площадь надела у Кольбера, он знает, поскольку сам вычеркнул этот пункт из списка.

Не глядя на Кольбера, Мазарини выдержал короткую паузу, после чего все тем же ледяным тоном продолжал:

— Знаю, Кольбер, вы на него в претензии, но сейчас не время сводить счеты. И помните, в этом доме никакие счеты не могут быть сведены без моего ведома.