Читать книгу "Сталин и женщины - Дмитрий Верхотуров"

Непосредственной причиной массового бегства в города был, конечно, голод, свирепствовавший в 1932–1933 годах, связанный с грандиозными неудачами в строительстве кардинально новой системы сельского хозяйства, в которой крестьяне сводились в колхозы, а основными производителями товарной сельхозпродукции должны были стать совхозы, специализированные на разных отраслях. Существовали даже тресты специализированных совхозов: «Зернотрест», «Скотовод», «Овцевод» и другие. К 1932 году было создано 4337 совхозов на колоссальной площади в 81,5 млн га[114]. В первые годы своего существования они работали из рук вон плохо, страдая от многочисленных проблем, в основном связанных с безудержной гигантоманией и пренебрежением правильной агротехникой. Тяжесть снабжения городов и строек первой пятилетки легла на плечи крестьян одновременно со сложным периодом становления самих колхозов – формы хозяйства для крестьян новой и не во всем привычной. Жесткие хлебозаготовки, плохая организация колхозов, неудачи с производством в совхозах в сочетании с борьбой вокруг коллективизации в деревнях, а также сильной засухой и распространением вредителей привели к разрушению хозяйства очень и очень многих сельских районов и, как следствие, к голоду.

Голод же толкнул массы крестьян на поиски работы и куска хлеба. Крестьяне массово приходили на стройки индустриализации, брались за любую работу, иной раз забираясь в очень отдаленные от прежнего места жительства места. Известно, что казахи, бежавшие из охваченного смертным голодом Казахстана, оказывались, к примеру, в Архангельске. Сибирские города были забиты казахами. Этим беглецам жилья, конечно, в городах предоставить не могли, и они селились в наспех сооруженных землянках, образуя целые поселки, в которых грязь и антисанитария были совершенно обычным делом. Впрочем, жилищные трудности касались не только беженцев от голода, а почти всех рабочих на стройках первой пятилетки. Стройки быстро обрастали целыми городками из бараков, землянок и палаток, не имевшими самых элементарных бытовых условий.

Поток прибывшего в города населения в 1932–1935 годах можно выразить такой таблицей (в тысячах человек)[115]:

Из этой таблицы видно следующее. Во-первых, паспортный режим ненадолго замедлил приток сельского населения в города, и вскоре он возобновился с новой силой. Во-вторых, города были проходным двором, большая часть сельских жителей в них не задерживалась и была, по сути, временным населением, почти не охватываемым культурно-бытовой работой. В-третьих, в городах за четыре года осело 8420,4 тысячи человек, в том числе 4068,4 тысячи женщин. Если Ларин в 1930 году ужасался ростом городов на 40 % и прибытием 11–12 млн человек, потому и предлагал искать рабочую силу в городах, то в реальности увеличение городского населения произошло в сопоставимых масштабах, но без необходимых подготовительных мер, в первую очередь жилищного строительства.

Это было плохо и для индустриализации, поскольку в это время все фабрики и заводы жаловались на ужасающую текучку кадров, крайне затруднявшую работу и не позволяющую сформировать кадровый рабочий костяк. В культурно-бытовом плане создалась ситуация, близкая к катастрофической.

Итак, исход сельских жителей в города стал свершившимся фактом. Из этого сразу произошло несколько важных последствий, среди которых виднейшее место занимала чудовишая жилищная скученность, острая еще до начала индустриализации. Даже в Москве, в которой велось в 1920-е годы интенсивное жилищное строительство и за 1924–1928 годы было построено жилье для 370 тысяч человек, или для 16 % населения города, средняя площадь жилья на душу населения составляла 5,2 кв. метра с тенденцией к снижению[116]. Была, по крайней мере, надежда, что в скором будущем около 40 % населения Москвы будут переселены в новые дома.

Однако неудержимый поток сельских переселенцев до крайности обострил жилищную тесноту и резко ухудшил быт основной массы городского населения. Для примера, в 1932 году на одного жителя Новокузнецка, в котором велось строительство гордости первой пятилетки – Кузнецкого металлургического комбината, – на человека приходилось 1,27 кв. метра жилья. Можно для пущей наглядности отмерить эту площадь на полу своей комнаты, это будет прямоугольник 100 на 127 см. Нетрудно будет убедиться, что на этой площади нельзя ни сесть, ни лечь с комфортом. Фактически при такой средней площади жилья люди или лежали вповалку рядом друг с другом, или же спальное место использовалось, так сказать, в две смены: пока один работал, другой спал, как на подводной лодке времен Второй мировой войны.

Это касалось всего жилья, включая бараки и землянки, возведенные при строящемся комбинате[117]. И этого не хватало. Люди для жилья занимали любые помещения. Бытовые условия были чудовищными; достаточно сказать, что не хватало столь элементарных вещей, как столов, табуреток и матрасов, отчасти потому, что их просто некуда было поставить.

Сокращение душевой площади жилья было характерно для всех городов СССР, и даже в Москве, где жилье строилось более интенсивными темпами, душевая площадь за довоенные годы упала с 5,5 кв. метра в 1930 году до 4 кв. метров в 1940 году. Это была совершенно типовая картина для подавляющего большинства советских городов времен первой и отчасти второй пятилетки. Где-то было получше, но в среднем площадь жилья в городах на душу населения в это время не превышала 3–4 кв. метров. И это несмотря на то, что с 1929 по середину 1941 года в СССР было построено 205,9 млн кв. метров жилья. Цифры показательные: чуть более 1 кв. метра на душу населения СССР, или по 3,1 кв. метра на городского жителя (городское население составляло 63,1 млн человек в 1940 году). При этом часть построенного жилья не принесла расширения жилой площади, поскольку пошла на замену ветхого и уже непригодного для проживания.

Крайне высокая скученность и преобладание наспех возведенного жилья, конечно, вели и к санитарным проблемам – грязи и антисанитарии, поскольку бараки и землянки, как правило, не имели водопровода, уборных и санзулов, столовых и мест отдыха, помещений для хранения личных вещей и одежды, стирки, сушки и глажки белья. Такие условия были тяжелы и для мужчин, а для женщин они были тяжелее вдвойне.

В таких условиях нечего было и думать о какой-то коллективизации быта. Решить бы самые неотложные проблемы, хоть чуть-чуть улучшить быт, хоть чуть-чуть расселить набитые битком бараки и землянки. Пока шли главные стройки индустриализации, надежды на скорое разрешение жилищного кризиса не было. Но надо было что-то делать. Решением, выдвинутым в то время, стал поход за элементарную бытовую гигиену.