Читать книгу "Вся власть советам! - Александр Михайловский"

— Понимаем и всемерно соглашаемся с вами, — кивнул Антон Иванович Деникин, — только ведь эта, как вы изволили выразиться, «зажратость» — она ведь тоже не причина, а всего лишь следствие. Мы-то люди грамотные, понимаем. Вон, в Воронежской, Курской, Саратовской губерниях мужики тоже на черноземах живут и тоже в безопасности от набегов. И ничего, не зажрались. Расскажите-ка, что там на эту тему наука через сто лет думает. А-то как бы у нас не получилось, как у того доктора, который сифилис йодом лечил, а триппер керосином. Рассказывайте, рассказывайте.

Я вздохнул.

— Ну, во-первых, надо начать с того, что нынешние малороссы к полянам времен Владимира Мономаха не имеют ровно никакого отношения. Они пришлые из Полесья на эти земли, которые опустели во время круговерти Батыева нашествия.

— А куда же подевались те самые поляне? Неужели Батый их всех… — недоверчиво спросил генерал Марков, проводя ребром ладони по горлу.

— Отнюдь нет, Сергей Леонидович, — ответил я, — резня была, конечно, и в рабство людей уводили. Но только вот Батый пришел и ушел назад в степи свои, а вместо князей киевских, черниговских и прочих расплодились разные тати, и начался хаос. Как это точно было, история знает плохо. Только в это время начинают резко прирастать народом Владимир, Суздаль, Кострома, Ярославль, Нижний Новгород, Тверь… То есть то, что мы сейчас называем Великороссией. Причем прирастать именно славянским, а не местным финно-угорским населением. Хотя и оно там присутствовало. А в Киеве в это время было восемнадцать домов, татарский ям и двести человек населения. Послы папские, проезжая через то место, где когда-то стоял огромный город, видели какие-то землянки, в которых жили люди. Потом Малороссию захватили литвины, потом поляки, установив какой-никакой порядок, и вот тогда на малоросских жирных черноземах и начали селиться выползшие из болот полещуки да переселенцы-холопы из Польши.

— Ну, об этом мы более-менее знаем — в Академии Генштаба историю учили, — кивнул Марков. — Но ведь все это было давно, почти восемьсот лет тому как. Неужели, как говорят ваши головорезы, за это время все не могло хоть как-то устаканиться?

— Ну, Сергей Леонидович, — протянул я, — добавьте к той истории еще триста лет под Речью Посполитой. Ведь польско-литовское иго было куда страшнее татарского. Баскак собирал ясак, но в душу к народу не лез. А тут иноверные паны с жиру бесились так, что мама не горюй. И церкви жгли, и священников убивали, и насильно в католичество перекрещивали. Да и русские, потомки князей, тоже в католичество подались. Вспомните гетмана Вишневецкого — «кровавого Ярему», который кровью залил Малороссию во времена Богдана Хмельницкого. Так с детства он православным был. А потом папистом стал. Даже мать его родная прокляла. Все, что людям тамошним перенести пришлось, даром не прошло. Вот и получился народный типаж малоросса такой, какой он есть — хитрый и себе на уме, готовый поддержать любую власть, лишь бы его самого не трогали. Про верхушку же малороссийского общества хорошо написал Николай Гоголь.

И я процитировал по памяти:

— «Знаю, подло завелось теперь на земле нашей; думают только, чтобы при них были хлебные стоги, скирды да конные табуны их, да были бы целы в погребах запечатанные меды их. Перенимают черт знает какие бусурманские обычаи; гнушаются языком своим; свой с своим не хочет говорить; свой своего продает, как продают бездушную тварь на торговом рынке. Милость чужого короля, да и не короля, а поскудная милость польского магната, который желтым чоботом своим бьет их в морду, дороже для них всякого братства».

— Да, — сказал тихо Деникин, — приходилось читать «Тараса Бульбу». Но что-то русское в Малороссии все же осталось?

— Осталось, — ответил я, — вера православная осталась, хоть и гонимая она там была. Создавали верующие «православные братства», стояла непоколебимо, как скала, под натиском униатов Киевско-Печерская лавра с мощами святых старцев.

Я перевел дух.

— В результате всех этих пертурбаций в середине семнадцатого века государь Алексей Михайлович присоединил к Московскому царству территории, населенные прорусски настроенным простонародьем и пропольски настроенной старшиной. Все помнят, сколько потом раз эта старшина изменяла России и при Алексее Михайловиче, и при Петре Алексеевиче, и при последующих государях и государынях вплоть до Екатерины Великой, которая просто-напросто разогнала этот гадючник.

Фрунзе огладил бороду и хитро оглядел присутствующих.

— Так по-вашему, Вячеслав Николаевич, получается, что Маркс был прав. Простой народ правильно понимал суть вопроса, а его классовый антагонист нет. Как говорится, легче верблюду пройти через игольное ушко, чем богатому в рай.

— И вовсе нет, Михаил Васильевич, — ответил я, — классовый вопрос тут лежит как бы перпендикулярно ходу истории. Суть в том, что власть польского короля была по факту оккупационной. Ну, не чувствовали поляки своей общности с православным населением, и все тут. И поэтому в помощники себе подбирали таких же отщепенцев, которые более бы зависели от милостей польского короля и магнатов, чем от мнения своих же земляков. Или просто отдавали свои владения на откуп евреям-арендаторам, по совместительству — корчмарям. Те были чуждыми местным и по вере, и по тому, что называется в наше время менталитетом. Еще раз вспомню того же Гоголя. «На расстоянии трех миль во все стороны не оставалось ни одной избы в порядке: все валилось и дряхлело, все пораспивалось, и осталась одна бедность да лохмотья; как после пожару или чумы, выветрился весь край. И если бы десять лет еще пожил там Янкель, то он, вероятно, выветрил бы и всё воеводство». Так вот, о внутренней сущности малоросса я уже вам говорил. Это малороссийское себялюбие и эгоизм, в наше время называемые «хатоскрайностью», дают благоприятную почву для проявления возможного предательства. И после Переяславской Рады эти люди никуда не делись, продолжая управлять гетманщиной, как я уже говорил, до тех самых времен, пока старшина не была разогнана, а все способные приносить государству пользу не были перечислены в российское служилое сословие — дворянство, мелкопоместное и не очень.

Я пристально посмотрел на Фрунзе.

— Прошу обратить внимание, Михаил Васильевич, — служилое сословие в России будет востребовано всегда, при любом правителе и любом социальном строе. Пока есть государство, этому государству необходимы люди, которые были бы готовы ему служить не за страх, а за совесть, и за свою службу рассчитывать на какие-то привилегии и льготы. Конечно, это полное безобразие, когда из почти двух миллионов дворян мужеского пола служили государю и отечеству всего около ста тысяч. Но этот вопрос надо задавать не тем офицерам и чиновникам, которые честно тянули свою лямку, а старшему брату, отцу, деду и отчасти прадеду присутствующего здесь Михаила Александровича. Чистить надо было авгиевы конюшни аристократии и дворянства регулярно, ссылая бездельников и дармоедов: кого в дальнюю Европу, город Лондон, кого в дальнюю Азию, город Петропавловск-Камчатский. Петровская табель о рангах исправно поставляла дворянству свежую кровь в лице способных людей. Вот сидящий здесь Антон Иванович, а точнее его отец, тому наглядный пример. А, простите за грубое сравнение, если социальный организм кушает, то он должен и гадить тем, что для пищеварения оказалось непригодно. Если нет выброса дерьма, то происходит самоотравление и гибель. Вспомните хотя бы историю с распутинщиной. Конечно, вокруг это прелюбопытного субъекта наворочено множество небылиц, но факт остается фактом — с пристрастия последнего русского императора, а точнее, его супруги к разного рода шарлатанам и ясновидцам и началось падение династии. Вот если бы вы, уважаемый Михаил Александрович, и ваши ближайшие родственники выполняли свои царские обязанности как следует, как, например, ваш великий предок, государь Петр Алексеевич, то мы бы с вами сейчас, возможно, и не разговаривали, ибо не было бы причин для нашего появления здесь.