Читать книгу "Снайперы - Владимир Никифоров"

– Да, считай, никто, кроме нас с Кузьмой. Мы их тайно провезли год назад.

– Вот на этом и стой, что, мол, Кузьма давно задумал… экспроприацию. Обмануть тебя хотел. А ты заподозрил неладное, и возмездие свершилось. Поверь, дядя Петя, копать никто не будет. Ты же сам говорил: закон – тундра, белый медведь – прокурор…

– А ты?.. С тобой-то как?

– А меня спрячешь на лихтере. Ну а там, в средней полосе, я спрыгну за борт – и прощай навеки!

Дворкин смотрит на Андрея тяжелым взглядом.

– А ведь наверняка, Андрюха, ты не троих, а четверых убил! Понимаешь? Баба-то, поди, беременной была!

* * *

Мотобот с двумя мужчинами на борту приближается к лихтеру. Маруся идет его встречать. И вдруг с удивлением видит, что рядом с Дворкиным совсем не Кузьма.

Мужчины поднимаются на палубу. У незнакомца одно ружье на плече, другое в руках. «Как у Робинзона Крузо на картинке», – думает Маруся.

– Андрей?! Вы? А где Кузьма?

Дворкин молча привязывает фалинь. Андрей, обросший, исхудавший, с ввалившимися злыми глазами, говорит Дворкину, не выпуская из рук оружия:

– Дядя Петя, приготовь мне место. А мы тут поговорим с Марусей.

– Нет-нет, – говорит Маруся. – Я не хочу.

Ей страшно оставаться одной с этим человеком.

Дворкин хмуро глядит на Марусю:

– Накипяти там воды побольше.

– Сейчас, дядя Петя!

– Только без шуток, дядя Петя, – предупреждает Андрей, – дело у нас с тобой слишком серьезное, чтобы шутить.

* * *

Ночь. Лихтер покачивает, и вместе с ним качаются звезды в иллюминаторе.

– Кто здесь? – вскрикивает Маруся.

И уже понимает, кто. И понимает, что вовсе не по рассеянности она оставила дверь каюты открытой.

Потом она лежит молча, неподвижно, безучастно, а Андрей говорит, говорит:

– Я сдался в плен. Все сдавались, но я… Я не хотел воевать за эту страну. И когда предложили… воевать против нее, я согласился, чтобы воевать за мою страну. Я думал, что был прав, пока… Пока не пришлось убивать… Таких, как Дима. И я понял, что больше не могу. И я перешел… к нашим. Меня судили. И я уже вышел, а те, кто не взял оружие и остался в плену, – сидят до сих пор, только уже у нас. Разве можно защищать такое государство? Но и воевать против него – преступление…

Маруся молчит.

– У меня не было выхода. У нас у всех нет выхода. Все, что мы делаем, – бессмысленно. И даже преступно. Надо разрушать, а начинать с себя, разрушить себя, не дать себе привыкнуть, смириться, забыть, стать щепкой. А Диму мне жаль. Я любил его, а он… Лишь только пропоет петух, как ты предашь меня… Так и произошло.

Маруся смотрит на Андрея.

– Да, это он рассказал про все наши разговоры, он выложил им все. Сам. И если бы я не ушел…

– Поклянись, что это так!

– Клянусь!

– Или сюда! – зовет Маруся. – Иди ко мне!

Андрей приближается, не веря своим ушам.

– Я буду с тобой, – говорит Маруся, – что же делать? Ведь я ему так верила, а теперь буду верить только тебе!

Она плачет, обнимает Андрея, прячет лицо в его вымытой и подстриженной бороде.

– Маруся! – шепчет Андрей. – Я знал, что чудо произойдет! Я верил!

А в своей каюте бьется в запертую дверь Дворкин.

* * *

Ранним утром Маруся и Андрей лежат, обнявшись, в тесной кровати. Вдруг Маруся вскакивает, бежит к иллюминатору и, чтобы лучше видеть, поднимает тяжелое стекло.

К лихтеру приближается катер, тот самый, который увез Диму. Ошибиться нельзя.

Андрей тоже встает и смотрит в окно.

– Это конец, – говорит он.

– Андрей! Беги!

– Куда? Нет, Маруся, пришла моя пора, прощай. – Глядит Марусе в глаза. – Помолись за меня. Святая ты моя Мария!

– Нет! – кричит Маруся. – Не пущу! Не отдам! Мы вместе уйдем!

Катер совсем рядом. В рубке торчит голова рулевого, а перед рубкой маячит до боли, до ужаса знакомая фигура.

– Маруся! – кричит Дима. – Меня выпустили!

За спиной у Маруся с треском распахивается дверь.

– Не надо! – кричит Маруся. – Не надо!

Раздается выстрел, и Андрей валится на пол с карабином в руках.

– Дядя Петя! Что ты наделал?

– Это по-божески, – бормочет Дворкин, усаживая Андрея у стены и меняя положение короткоствольного карабина в его руках, – по-божески. Он же и Кузьму, и моих крестников, и тебя, мою девочку…

Маруся выхватывает из его рук карабин и стреляет не целясь. Дима изумленно отнимает руку от груди:

– Кровь… Как больно… Маруся!

* * *

Заполярное кладбище. Пять грубых гробов, одна неглубокая яма. Дворкин, Петрович и еще несколько рыбаков закапывают могилу, ставят дощечку с надписью. Дворкин стреляет вверх из карабина.

– Раньше-то самоубивцев отдельно ото всех хоронили, – говорит Петрович. – А ты еще салютуешь.

Дворкин открывает хозяйственную сумку, достает бутылку водки и стаканы.

Молча выпивают, крякают. Рыбаки, потоптавшись, направляются к выходу, осторожно ступая по доскам, проложенным по тундре.

Дворкин и Петрович, оба в дождевиках, надетых на ватники, в кирзовых сапогах и зимних шапках, стоят у земляного холмика. Петрович несколько раз взглядывает на Дворкина, но так и не решается что-то спросить. Дворкин начинает сам:

– Я Андрюху-то не со страху так посадил, чтоб про самоубивство подумали. Он бы и сам, я только помог ему… В своей жизни запутался, других загубил, Марусе жизнь сломал, дочке моей…

– Я ведь догадывался…

– Об чем?

– Считай, обо всем. И про Марусю тоже.

– Моя… Моя кровь! И ведь пошла поперек папки! Я старшине катера так сразу и говорю: «Пиши протокол, что в Димитрия Смирнова стрелял я!» А дочка: «Нет, я, я!» – Дворкин всхлипывает. – Эх, Маруся, Маруся! Как же ты поперек папки-то пошла, не позволила мне твой грех на себя взять?

Дворкин плачет – как-то не по-мужски, открыто, некрасиво, гримасничая толстым лицом.

– И Димитрия жалко. Хотя он и Андрюху под монастырь подвел, и капитана сдал…

– Ты, Николаич, говори да не заговаривайся! – строго говорит Петрович. – «Под монастырь», «сдал»… Что он, фашистам на допросе, что ли, военную тайну выдал? Он нашей, советской власти, рассказал то, что знал, что видел, а уж власть будет решать по справедливости.

Дворкин смотрит на Петровича так, словно видит его впервые. Мгновенное прозрение меняет выражение его лица, сушит глаза, они становятся острыми, как у охотника.