Читать книгу "Покров для архиепископа - Питер Тримейн"

— Говорите! — бесцеремонно потребовал Путток. — Мое время дорого.

— Наше тоже, Путток из Нортумбрии. — Голос Фидельмы был сдержан и холоден; гораздо более резкий ответ, который пришел ей в голову, она оставила при себе.

Смуглый настоятель только слегка улыбнулся. Улыбка сделала его лицо еще более зловещим.

— Сомневаюсь, — ответил он, совсем не замечая ее гнева. — Теперь, когда Вигхард мертв, за все отвечаю я. Ведь очевидно, что мы не можем вернуться в Кентербери без архиепископа, а кто еще из нас, саксов, достоин получить папское благословение?

Фидельма глядела на этого высокого самодовольного человека с нескрываемым изумлением.

— Вас уже назначили на место Вигхарда? — спросила она. — Я уверена, что брат Эадульф сообщил бы мне об этом, если бы знал.

— Но я не слышал… — начал было Эадульф, однако Путток был невозмутим и довольно улыбался.

— Я пока только собираюсь представить Его Святейшеству свою кандидатуру, но ведь выбор очевиден.

Лицо Эадульфа стало серьезным.

— Но епископы и настоятели саксов избрали Вигхарда.

Путток обратил на Эадульфа ледяные голубые глаза, словно хотел испепелить его взглядом.

— И он мертв. Кто еще из тех, кто в Риме, годится на его место? Кто? Назовите этого человека!

Эадульф сглотнул, не в силах что-либо сказать. С той же самонадеянностью настоятель снова обратился к Фидельме:

— Ну, так что за вопросы?

Фидельма подумала, пожала плечами. Что ж, почему бы не спросить прямо сейчас, пусть это и означает пойти на поводу у своевольного настоятеля.

— Я хочу знать, где вы были в то время, когда Вигхард погиб.

Путток уставился на нее. Лицо было неподвижно, и только глаза светились злобой.

— Сестра, на что это вы намекаете? — Его тихий голос превратился в шипение.

Фидельма сжала зубы.

— Намекаю? Я задала достаточно простой вопрос. Я уполномочена двором Его Святейшества задавать этот вопрос каждому из тех, кто жил на том же этаже, что и Вигхард. Это понятно?

Настоятель сморгнул — только это выдало его изумление той прямотой, с какой к нему обращается эта молодая ирландка. Однако он не смутился.

— Сестра, мне кажется, вы забываете о своем положении. Вы как монахиня общины святой Бригиты в Кильдаре…

— Нет, Путток, я не забываю своего положения. Я сейчас говорю не как представитель Кильдарской обители, но как судья суда брегонов Ирландии, уполномоченный епископом Геласием и комендантом Латеранского дворца проводить разыскания о причинах смерти Вигхарда. Я задала вам вопрос, и я жду ответа.

Путток смотрел на нее в упор, раскрыв рот, но не знал, что сказать. Потом он закрыл рот и опять моргнул холодными глазами.

— Даже если это так, — запальчиво сказал он, — это не дает вам права вести себя столь неуважительно! Я обращу на это внимание епископа Геласия.

Когда он встал и повернулся к дверям, Фидельма резко окликнула его:

— Путток из Нортумбрии, вы не ответили на мой вопрос. Мне придется доложить епископу Геласию, что вы отказались отвечать на вопросы и помогать дознанию, которое назначил он как номенклатор Его Святейшества.

Настоятель застыл. В напряженной тишине две воли схватились в безмолвной борьбе.

— Я крепко спал в своей комнате, — наконец ответил Путток, обратя на Фидельму ненавидящий взор.

— В каком часу вы легли спать?

— Рано. Почти сразу после ужина.

— Действительно рано. А почему вы отправились спать в такой ранний час?

Снова повисла тишина, и Фидельма подумала, что сейчас, наверное, Путток не откажет себе в удовольствии продолжить словесный поединок. Однако настоятель немного помедлил и пожал плечами.

— Что у меня было общего с Вигхардом, так это то, что я, как и он, не переношу ни здешнего климата, ни здешней еды. Прошлой ночью я плохо себя чувствовал. Чем скорее я окажусь снова у берегов Нортумбрии, тем лучше.

— Но вы сразу уснули? И когда проснулись?

— Я спал беспокойно. В какой-то момент мне почудился шум, но я слишком устал, чтобы выяснять, что такое. В два часа ночи меня разбудил мой слуга и сообщил мне прискорбную весть, что Вигхард умер, упокой Господи его душу.

Благочестивые слова звучали неискренне.

У Фидельмы создалось впечатление, что эта весть вовсе не стала для Путтока прискорбной. Он был явственно честолюбив и жаждал занять место Вигхарда.

— Вы ничего не видели и не слышали?

— Ничего, — вновь подтвердил Путток. — А сейчас я пойду на встречу с епископом Геласием. Идем, Эанред.

Настоятель решительно направился мимо Эанреда в коридор.

— Стойте!

Настоятель резко повернулся, раскрыв рот в изумлении от того, что она смеет противиться его воле. Ему никогда еще никто так не перечил, тем более женщина, тем более — ирландка!.. Он потерял дар речи. Эадульф прикрыл рот рукой, делая вид, что вытирает пот с лица.

— Я еще не допросила брата Эанреда, — объяснила Фидельма с улыбкой и, не обращая внимание на взбешенного настоятеля, повернулась к тихому и скромному его слуге.

— Он скажет вам то же самое, что и я, — огрызнулся Путток, прежде чем она начала допрос.

— Вот и пусть говорит. — Фидельма была непреклонна. — С вами мы закончили, с вами у меня все, Путток из Нортумбрии. Можете идти или оставаться — как вам угодно.

Путток некоторое время стоял, хватая ртом воздух. Затем повернулся к Эанреду:

— Придешь ко мне, как только закончишь, — рявкнул он, как хозяин на собаку, развернулся и вышел; в коридоре раздались его тяжелые шаги.

Брат Эанред стоял, все так же сложив руки, и с покорным видом глядел на Фидельму. Казалось, все произошедшее его нисколько не взволновало, как будто он вообще не придал этому значения.

— Итак, брат Эанред… — начала Фидельма.

Монах ждал с рассеянной, почти отсутствующей улыбкой. У него были светлые глаза, почти без выражения.

— Где вы были вчера вечером? Расскажите, пожалуйста, что вы делали после ужина.

— Что я делал, сестра? — Он улыбался. — Я лег спать, сестра.

— Сразу после ужина?

— Нет, сестра. После ужина я вышел погулять.

Фидельма приподняла бровь. Ей уже приходило в голову, что смирение монаха объясняется его недалекостью. Он хороший помощник, но нуждается в том, чтобы его постоянно направляли и указывали, что делать.

— Где вы гуляли?

— Я ходил на великую арену, сестра.

Эадульф, долго не произносивший ни слова, спросил: