Читать книгу "Ричард Длинные Руки. Первый том первого сезона. Властелин Багровой Звезды Зла - Гай Юлий Орловский"

Сэр Норберт сказал из-за спины:

– Принц императорской мантии – последняя ступенька перед троном императора.

– Верно, – сказал Альбрехт. – По всем традициям именно принц императорской мантии и наследует императорскую корону и власть в империи… Ох, как вашего Лазиуса тряхнуло!

Я отмахнулся.

– Он не мой и даже не ваш. Он местный. Этим все сказано… Лазиус, это что в стене?

Впереди шагах в двух от двери прямо в мраморе горит глубоко погрузившийся отпечаток пятерни вдвое крупнее моей. Ладонь по краям светится ярко-оранжевым, в середине красное до багровости. Фаланги пальцев вдавились с разной силой, потому и горят какие-то места оранжевым, а другие всего лишь красным, а сам мрамор по краям почернел от жара и растрескался.

Лазиус ответил быстрым пугливым голосом:

– Это Писториус, можете не обращать внимания. Он здесь и погиб, не успев договорить заклинание.

– Давно? – спросил я.

– Двести двенадцать лет назад, – ответил он.

– Совсем недавно, – согласился я. – Даже остыть не успело.

За спиной сдержанно гоготнули, но умолкли, когда впереди открылась роскошнейшая и невероятно широкая лестница, человек двадцать могли бы пройти в ряд, да еще и выставив локти.

Лестница из белого с примесью золотистости мрамора создает праздничную атмосферу, хотя во дворце все ей способствует, и широкий ковер из красной ткани, что покрывает ступеньки почти целиком, тоже работает на предвкушение радости и удовольствий.

– Неплохо, – сказал я, – но высоковато… Это в каждом этаже ярдов по десять?

Лазиус вскрикнул, чуя неладное:

– Ваша Небесное Величие, только в нижнем, только в нижнем!

– А выше?

– Как обычно, по пять-семь…

– Все равно высоко, – сказал я.

Альбрехт сказал подчеркнуто мощным голосом в стиле сэра Растера:

– Привести коней?

Лазиус возопил, едва-едва удерживаясь, чтобы не пасть на колени:

– Ваша Звездная Грозность!..

– Что? – спросил я с интересом. – Или где-то рядом лифты? Воздыматели?

– Какие воздыматели? – возразил Альбрехт. – Они тогда совсем отучатся ходить!.. А нам, конечно, можно и на конях.

Лазиус завопил тоньше и жалобнее:

– Ваше Звездное Величие!.. Если сюда коней, дворец уже никогда не будет дворцом!

Альбрехт сказал с вызовом:

– Видали мы дворцы и получше. Сэр Ричард?

Я подумал, махнул рукой.

– Мы хорошо позавтракали, так что будем к туземцам великодушными. Пойдем пешими, как простые люди. Разомнем ноги, а то все в седлах, все в седлах… Лазиус!

Он торопливо сорвался с места и запрыгнул на пару ступенек, оглянулся, мы с усмешечками победителей двинулись следом.

Норберт шел со мной с другой стороны от Альбрехта и как-то напрягся, указал взглядом на стену.

– Сэр Ричард… Чего они…

Портреты на картинах медленно поворачивают головы, а там, где в полный рост, разворачиваются и смотрят очень внимательно. На большом батальном полотне сражающаяся группа опустила оружие, все повернулись, а затем, что заставило наших ахнуть, те и другие выпрямились и лихо отдали воинский салют.

Лазиус пролепетал в ужасе:

– Никогда, никогда…

– Чего никогда? – спросил Норберт.

Он проговорил, заикаясь и трепеща всем телом:

– Они даже не шевелились! Но чтоб еще и отдали салют…

Я под их взглядами на ходу пожал плечами и ответил как можно небрежнее:

– Мне теперь все отдают салют. Даже отражение в зеркале.

Лазиус, пригибая голову, словно вот-вот грянет гром небесный и весь дворец рухнет ему на голову, испортив такой нарядный парик, поспешил вверх по ступенькам, прыгая по ним, как суетливый бурундук.

Глава 15

За все время не встретили ни одного человека, дворец пуст, это Лазиус самоотверженничает, без лести предан, а остальные ведут себя как настоящие демократы, хотя мои соратники назвали бы их поведение иначе.

Открылся огромный зал, размером с помещение кафедрального собора, но украшенный картинами, статуями, барельефами и прочим искусством так, словно это музей изобразительно-этнографического творчества.

Но все-таки кабинет, видно по массивному столу, приютившемуся в дальнем углу, кроме чернильницы из малахита и связки гусиных перьев в хрустальном стакане ничего, даже стопки бумаг. Впрочем, императору подносят их только на подпись…

В трех шагах от стола роскошный камин на полстены, дивное произведение искусства, хотя золота многовато, утяжеляет композицию, на мраморной полке сверху расписные вазы, дух захватывает от их изящества… ну, наверное, захватывает. У меня, к примеру, точно нет, это я пытаюсь понять, как действует эта помпезность на спесивых дураков, что пускают пыль в глаза гостям в своих дворах точно так же…

На стене над камином огромный портрет императора, сделан явно давно, судя по рамке из червонного золота, так что Герман Третий сейчас должен быть дряхлым старцем…

В центре зала еще один стол, длинный, на двенадцать персон, окружен креслами с высокими спинками, явно для заседаний в узком кругу. Так что не надо насчет того, что сюда только император в одиночестве.

Все остановились у порога, а я по-хозяйски прошелся по мягко пружинящему толстому ковру. Стол императора громаден, весь из ценных пород дерева и отделан украшениями из серебра и золота, одно роскошнейшее кресло по ту сторону, одно по эту, и тоже такое уютное, что, думаю, сразу тянет соснуть в неге и блаженстве.

– Я предпочел бы другой кабинет, – провозгласил я в пространство, – даже в другом здании, но… сообразуясь с чрезвычайной обстановкой, исхожу из целесообразности и государственной необходимости международного положения…

Альбрехт сказал почтительно от двери:

– Распоряжения исходят отсюда, народ привык.

– Императоры меняются, – подтвердил я важно, – власть неизменна… Э-э, народ, можете подойти, не вдарю.

Военачальники, хмуро посмеиваясь, ввалились в кабинет, нарочито топая и громко разговаривая, а Лазиус подбежал и произнес дрожащим голосом, едва не плача:

– Ваша Солнцевержность… все как вы скажете!.. Только ничего не ломайте!.. Здесь же работы лучших мастеров империи!.. Годами трудились над каждой деталью…

– Вернитесь к своим обязанностям, – велел я.

– Да, Ваша Багровозвездность, все как скажете!

– Но только, – уточнил я властно, – уже не младшего, а старшего, как я изволил соизволить повысить и вознести. И объявите всем, что жизнь продолжается. Изменений пока не предвидится! Пусть все вернутся к своим обязанностям.