Читать книгу "Любовь в ритме танго - Альмудена Грандес"

— Нет, если я могу себе представить. Я думаю, у этой сеньоры из Бадахоса были черные волосы.

— Каштановые, дура, кстати, ты мешаешь мне, я теряю нить. Это, скорее всего, была Аргентина. Ладно, я не помню точно, эта женщина из Бадахоса казалась хорошей… И тогда Педро пришел в ярость, он был похож на настоящего демона. Помню, словно это было только вчера, потому что он обманул меня, сделав вид, что идет за покупками в деревню. Там мы его не дождались, никто не сказал, куда он ушел. Был вторник, час дня, весна, май. В тот день была очень хорошая погода, как сейчас, об этом помню… Еще я услышала крик, будто взвыла свинья на бойне. Этот вопль шел не из глотки, я тебе клянусь, Паулина. Этот вопль родился в самом нутре Педро и оттуда звал Теофилу. Как только я услышала его, мои волосы встали дыбом — я никогда не видела его таким безутешным — ни когда умер его отец, ни когда он хоронил свою мать. Никогда до и никогда после этого, ни когда родилась Пасита… Он был похож на умирающего быка, с этой пеленой на глазах, когда уже свернуты бандерильи, а шпага тореро вонзилась быку в загривок. Так и было, его губы исторгали гром и молнии, а тело дрожало, как будто его лихорадило от страшного стыда, который терзал его изнутри.

— Как он узнал?

— Я не знаю, никогда не знала, но в тот день он пришел из-за Теофилы, а Теофила искала его в центре рынка. Она слышала, что ей велела тетя, чтобы она не выходила из дома, чтобы не показывалась из окна, но она поспорила с собственной тетей, которая была ей как мать, и когда он увидел ее, то пригрозил пощечиной, но не ударил, только держал за руку и, не говоря ни слова, потащил ее до швейцарской гостиницы. Они не выходили оттуда четыре дня и четыре ночи, до самого утра субботы.

— А что происходило внутри?

— Будто я знаю! Этого не знает никто. Конечно, я представляю себе это, потому что, когда они прощались, она целовала ему руки, не с тыльной стороны, а с внутренней, как целуют у епископов, а он оставался спокойным, как всегда. Теофила подождала, пока машина скроется из виду, затем пересекла рынок, прикрыв глаза и улыбаясь. Казалось, она не в постели с мужчиной побывала, а видела Бога-Отца, как будто была дурочкой, батюшки… Дурацкая история… И ее тетя сказала ей, что все еще есть шанс выйти замуж за ее двоюродного брата, который не был дураком… Но она не ответила, только улыбнулась. Ничто не предвещало, что она всю свою жизнь будет несчастной.

— Нет, сеньора! И не рассказывайте здесь эту историю, потому что она лжива.

— Нет, все правда!

— Нет, не правда! — с этими словам Паулина обратилась ко мне. — Здесь единственной, кто страдал, была твоя бабушка, Малена, обрати внимание, твоя бабушка, которая была святой. Господь осенил ее своей славой, и она — лучшая из женщин, которая могла иметь своего мужа.

— Он ее не любил, Паулина.

— Нет, он ее, несомненно, любил, и я знаю это лучше, чем кто другой, потому что я жила с ними в Мадриде с тех пор, как они поженились. Это было в 25-м году, и запомни, если это для тебя неожиданно, но я еще помню, а у меня не бывает провалов памяти, как у тебя, я не путаю Кубу с Аргентиной, он ее любил, Мерседес, он любил ее, пока Теофила не влезла между ними.

— Он ее не любил, нет. Он должен был любить ее, это было его обязанностью, но он ее не любил. Они хорошо уживались вместе, я этого не отрицаю, потому что Педро увлекался женщинами так быстро, что, когда оставлял жену одну, появлялась другая, и в конце концов все ему давали то же самое, но любить ее, в том смысле, что значит «любить», он ее не любил, нет. Ты не видела его здесь с Теофилой, когда война…

— А ты не видела в Мадриде сеньору. Злюка! Мое сердце разрывалось на части, когда я каждый день видела ее напускное спокойствие. Она даже начала тогда краситься, она, которая всегда выходила на улицу без косметики, бедняжка. Она входила на цыпочках в зал, чтобы посидеть там около балкона, и все время улыбалась, чтобы дети думали, что ничего не происходит. Запомни, Паулина, она мне сказала, положа руку на сердце, что сеньор сегодня вернется, так что мне лучше остаться дома. И в те месяцы, когда завершилась война, когда твой муж приезжал повидать нас раз в месяц, чтобы привезти еду, которой не было в Мадриде, она всегда спрашивала его: «Как идут дела в Альмансилье, Марсиано?» И твой муж лгал, как подлец, я все еще его слышу: «Очень хорошо, сеньора, очень хорошо, но сеньор сказал мне, чтобы я передал вам, что он постоянно вспоминает вас, что очень хочет вернуться, но так складываются обстоятельства…» И все мы знали, что там не было никаких обстоятельств, и что там он не был занят войной, только проституткой в постели моей сеньоры не знаю, как этот… человек… мог иметь такую ценность!

— Потому что в нем течет кровь Родриго, Паулина, поэтому у него была тяжелая судьба. Никто не виноват в том, что война настигла Педро здесь, с Теофилой, а сеньору в Мадриде с детьми!

— Потому что он позаботился, чтобы война застала его здесь! Бомбежки. Страх. Голод. Ты не видела, как плакала сеньора в тот день, когда поняла, что исхудала, ведь она кормила грудью близнецов. Магде и матери этой девочки было, я полагаю, не более года. Она так сильно исхудала, потому что недоедала, оставляла еду остальным детям. Она пыталась приучить их к пюре из чечевицы — этому чертову пюре из чечевицы. Она однажды попробовала бросить камни в котел, чтобы еды казалась больше, потому что ничего другого не было. Мы и не ели. Ты слышишь меня? Дети съедали все, но все равно оставались голодными, они будили меня по ночам своим плачем, и не было другого средства их успокоить, как дать им хлеба, который оставался для меня и их матери на следующий день. Так мы жили, постились изо дня в день, три года подряд, в особенности в последний год, когда во все дни расцветали святые вторники. А он в то время радовался жизни с резней, убийством, соленой свининой с этой шлюхой, и ты, и твой муж вместе с ними.

— Не говори так, Паулина, потому что это ложь. Никто не был виноват, никто, кроме Франко…

— Конечно!

— Конечно. Ясно, что мы были заложниками, потому что если бы этот говнюк не начал войну… Но почему эти двое сошлись, и как они сошлись? Это потому что летом 35-го вы не приехали. Или ты не помнишь? Сеньора испугалась коллективизации, боялась диких грабежей, причем начать могли, по ее мысли, конечно, с семьи Алькантара. Могли отнять все имущество. Когда муж вернулся, сеньора обрадовалась. Это означало, что в конце концов он все же муж, он вернулся. Она не могла знать, что ситуация накаляется, из-за того что двоюродный брат Теофилы ее обхаживает. Этого Педро не мог допустить — не прошло и трех месяцев, как они снова сошлись. Но до тех пор Педро жил здесь, один, а она в доме своей тетки, в деревне. Несомненно, он приезжал к ней много раз в тот год, все об этом знали и осуждали. Дошло до того, что ему начали угрожать расправой, но он никогда смерти не боялся.

— Чтобы иметь страх, нужна совесть.

— А может, потому что он был человеком?! В нем были плохие черты, возможно, ты права, но он был настоящим человеком с ног до головы… Поверь в то, что когда вспыхнула война, он был здесь и не мог вернуться в Мадрид, Паулина, хотя хотел. Я не говорю о том, чего он еще хотел, но у него в самом деле не было возможности вернуться. Впрочем, все это имело мало значения, ни у кого не было времени и желания сплетничать, а Педро совсем сошел с ума, я его не узнавала. Однажды я его встретила — он стоял за каким-то деревом, просто стоял и ничего не делал. Когда я с ним поздоровалась, он прошептал мне, прижав палец к губам, чтобы я замолчала, и указал на дом, на Теофилу, которая там сидела, занимаясь шитьем, а потом сказал, что просто смотрел на нее здесь, ничего больше. «Не рассказывай, что я смотрю на нее», — сказал он мне. Но если бы он был просто вонючим импотентом, весь день подсматривающим за девушкой, исходя слюной! Так нет, он совсем позабыл о своей сеньоре, и ты это хорошо знаешь…