Читать книгу "Оспожинки - Василий Аксенов"

Дрозды галдят. Как дети малые, на всю ивановскую раскричались. Черёмуху нашу грабят – экспроприаторы, повадились. Как махновцы налетают. Петлюровцы ли. Ничем их, отпетых и отъявленных бандитов, не отгонишь, от воровства никак их не избавишься. Своё берут, разбойники. Так и считают. Ну, не из дому же крадут, за то спасибо.

Обобрать надо, думаю, пока всю не склевали, насушить да смолоть после – мама, жива будет, зимой пирог с черёмухой спечёт. Отец любил их. Я – не очень. Предпочитаю рыбные. Особенно – со щукой. С налимом – тоже. Со стерлядкой. И с карасём большим. Брату, Василию, тому – любые, хоть с картошкой, до стряпанины сам не свой. Наестся вечером и спать не может после. Ну, всё, последний, дескать, раз – зарок даёт. А предложи ему назавтра – не откажется. На это воли нет, а так – упрямый, неуступчивый. «Прямых, – высказывал ему отец когда-то, – на службу царскую берут, таких, как ты, татарам продают… И чё за бык такой упёртый?» Смолчит, помню, только насупится Василий, но сделает по-своему. Каким он был, таким он и остался. С женой – послушный. Та из него верёвки вьёт, как скажет мама, дерёт лучины. Вот где загадка. Стряпать умелица – не потому ли? Подкупила.

Пусто в небе над деревней. Зимой будто. Нет в нём обычной летней суеты, передвижения привычного. Ласточки, что ли, улетели?.. Как укололо… Разве на проводах сидят – отогреваются на солнце после заморозка? Может. Но не чиликают – их и отсюда слышно было бы, из огорода, – утром иным так расшумятся, будя любого. Ещё вчера выделывали пируэты в воздухе, показывая класс молодняку – тот на лету урок усваивал, способный. Без них тоскливо будет, первые-то дни. Теперь до нового прилёта, когда весну нам в сени принесут… Не в сени пусть, так на чердак – у них там гнёзда. Нескоро будет. Ох, нескоро. Ещё дожить бы… – стал это часто повторять за мамой…

Матрица?

Но появились в небе облака. По юго-западу. Над горизонтом. Бесформенной белёсой дымкой. Да коршун взвился, плавно кружит.

И мне бы так вот…

Подставив лестницу к стене хлевушки, стайки по-нашему, проверил, крепко ли стоит, – не повалиться бы. Хоть и не страшно: в кучу навозную или в парник пришлось бы падать, рассчитал, – не расшибёшься, лишь измажешься.

Остерегаясь всё же, влез. Желобник на крыше, раздвинутый ветром – был тут, в июле ещё, сильный, в тайге деревьев много с корнем вывернул, – о чём вчера ещё меня просила мама, поправил – не протечёт, если его опять не сдвинет с мес та буйный ветер. На Сретенск сверху посмотрел. И он пустынный, и из него на юг как будто люди улетели, покинув родину, но навсегда, в отличие от ласточек. Душу не радует – глядеть на это. Не то что раньше – когда везде, по всей этой, полупустой теперь, холмистой площади, дома стояли, один к другому, до леса самого тянулись улицы, которых нет уже; и было весело и многолюдно, и люди жили интересные – родные.

Дожил, унылый. Будто хорошее уже всё только в прошлом. Но ведь не так. И солнце светит…

Отнёс лестницу на место.

Вышел из ограды.

Нет, вижу, ласточек на проводах. То хоть считай по ним – одна к одной, тесня, играючи, друг дружку, лестовкой рассядутся. Ну, значит, точно нас покинули, вчера ли вечером, сегодня ли чуть свет.

Кто-то из птиц остался всё же в Сретенске – ворона громко где-то каркает, певунья наша; трещит сорока белобокая; и воробьи чирикают наперебой.

Ну, слава Богу, не одним нам, значит, идти в зиму – с кем-то.

Завёл машину. Подождал, пока куржак сойдёт со стёкол – в тени стояла, за поленницей, – как в холодильнике тут. Почти сошёл, сполз ли, размякнув. Включил дворники – быстро они согнали уже хлипкие остатки с лобового. Обзор нормальный. Можно ехать.

Скатался до ручья. Помыл «ниву». И в ней самой, как смог, прибрался – коврик водительский, после поездки в Волчий бор, был грязный. Ох, не люблю я этим заниматься – наспех. Не знаю, обижается ли на меня она, машина? Возможно. Будто оправдываясь, вслух подумал:

– В Исленьск как ехать, тщательно свой долг перед тобой исполню – будешь блестеть, как новая монетка.

Засомневался тут же в этом – в том, что исполню. Ох, непутёвый.

К дому подъехал.

Обогрело. Весь уже иней солнце съело. А вот роса ещё сверкает, глаза покалывая, но не больно. С крыши не капает – почти обсохла; и только зыбкое и различимое едва лишь марево ещё над нею воспаряет – преет – как после тёплого дождя.

Брожу по ограде, занятие себе подыскивая. Калитка, что выводит в огородчик, разболталась – петли укрепил. Доска шаталась в ней – прибил плотнее. Во дворе и в стайках у бычка и у Чернуши вычистил. Подмёл в ограде. Щеп накопилось много под навесом, где от дождя дрова храним и колем их, – наполнив ими, щепами, мешок, унёс в подсобку – будет чем печку растоплять там, бересту не тратя.

Вернувшись в дом, чаю попил. С оладьями. Болотник левый, проткнул его нечаянно вчера – мелкий тальник на берегу Кеми бобры срезают на строительство плотин, на корм себе ли, оставляя острые пеньки, так на одном из них, – заклеил.

Двенадцати часов дождался. Включил телевизор – новости дневные посмотреть. Не досмотрел.

– Оставить? – спрашиваю.

– Чё, телевизор-то?.. Да он зачем мне… Выключай.

И выключил.

– Съездить мне надо, – говорю.

Не слышит мама. Встала она уже, отдохнувшая, ходит по дому, самотканые половики и коврики с полу, скручивая в валики, собирает, складывает их возле входной двери штабелем.

– Помочь? – предлагаю.

– Да нет, – говорит. – После, как будет время, выхлопаешь… Уж не сегодня… Опять куда-то, вижу, и собрался?

– В Ялань.

– В Ялань?

– К Володе Нестерову. – И надолго?

– Да как получится.

– Ну не до ночи же?

– Я позвоню.

– Звони, звони… Если услышу, рядом окажусь… – Завтра похлопаю.

– Не к спеху… И сёдня сил не хватит у меня, их застилать-то. Месяц назад, наверное, Васюха хлопал.

– Я застелю…

– Да, на Ильин как раз… почти что месяц.

– Ну, я поехал, – говорю.

– Ну, с Богом, – говорит мама, глядя на меня, но от занятия не отрываясь. – Ждать не смогу, как спать ложиться, дверь заложу. Буди потом меня, стучи в окошко.

– Ладно, – говорю.

– Вот, – говорит, – тебе и ладно. А чё к Володе-то?

– Да надо.

– Надо… Кости все ломит – к перемене…

– Да не похоже.

– Дож, может, к вечеру направится… Тебе и не похоже. Ты уж поедешь-то, дак осторожнее…

– Уж постараюсь.

– Постарайся.

– Может, со мной прокатишься?

– И прокачусь.